Надежда Пантелеймоновна Мохина

Родилась в Вологодской области. Живёт в г. Кирове.
Член Союза писателей России с 2002 года.
В течение 23 лет руководила литературным объединением «Родник» в Подосиновском районе Кировской области.
Публиковалась в областной и центральной прессе, коллективных сборниках и альманахах, вышедших в Кирове, Вологде, Йошкар-Оле, Екатеринбурге, Самаре, Москве.
Автор двенадцати книг (на 2020 год), одиннадцать из которых изданы в Кирове и одна – в США (издательство «Lulu”, Северная Каролина)
Стихи вошли в «Антологию вятской литературы», том 2-й «Вятская поэзия ХХ века», г.Киров, 2005 г; проза – в том 18-й «Детская книга на Вятке», г. Киров, 2012 г. В 2018 году стихи включены в сборник литературы России и постсоветского пространства «Парад литератур», изданный в Москве в рамках проекта «Белые журавли России».
Лауреат нескольких областных и всероссийских конкурсов (2010 – 2013 годы)
2014 год – лауреат Международной премии «Филантроп» ;
2016 год – лауреат Международного литературного конкурса « Небесный город;
2017 год - лауреат Всероссийской литературной премии «Во славу Бориса и Глеба»;
2019 год – дипломант Х Международного Славянского литературного форума «Золотой Витязь».
На стихи написано немало песен, некоторые из них опубликованы в сборниках: Н.Пасынков «Песни для вас» – г Киров, 1999 и 2002 г; Е.Рябинина «Пока сердце набатом стучит» – г Киров, 2004 г., а также изданы на дисках композиторами Н.Пасынковым ( г.Киров) и К.Багрениным (г.Санкт-Петербург).

 В усадьбе Толстого

Яблоки, яблоки, яблоки…
В Ясной Поляне сады.
Травы напитаны влагою,
В листьях кувшинок пруды.

Замерли липы столетние,
Не потревожена тишь.
С мыслями чистыми, светлыми
В прошлых столетьях стоишь.

В лёгкой прохладе под кронами
Зной не тревожит цветы.
В графских владениях поровну
Роскоши и простоты.

Каждая веточка – знакова,
Всё на слуху, на виду.
Падают спелые яблоки
В яснополянском саду.

Листопадные сны

Утопая ногами в ковре листовом
И шуршанием чудную тишь нарушая,
Мы неспешно бродили в лесу золотом
И тропе разноцветной не видели края.

Добрый пёс твой, играя, фонтаны листвы
Поднимал. По-щенячьи был счастлив безмерно,
То скрывался, то, выпрыгнув вновь из травы,
Лил из глаз на тебя безоглядную верность.

А потом поредевшие кроны закат
Запалил ненадолго пожаром багряным,
Только мы не хотели вернуться назад
И вдыхали вечернюю осени пряность.

Невзначай забрели вглубь, где был ветровал,
На полёгших деревьях присели устало…
Яркий месяц на тёмную воду упал,
И озёрная гладь серебром заблистала.

Как потрескивал весело наш костерок!
Пёс дремал, навострив свои чуткие уши.
Утомился и вот, приютившись у ног,
Он сквозь дрёму все шорохи осени слушал.

От наброшенной куртки мне было тепло
И тепло от костра, от того, что ты рядом.
Если б замерло время и вдаль не текло!
Ты и я, и костёр, и пора листопада…
. . . . .

Только был ли ты в осени с другом-щенком?
Наш костёр рассыпал ли во тьму свои искры?
И пылал ли вечерней зарёй окоём?
Всё приснилось.
Но явственно,
Зримо
и близко.

Другой город

Этот город другой, как и век, и страна –
Лет прошло тридцать пять или больше.
Из сегодняшних дней по-иному видна
Эта старая улочка, площадь.

Цепь мгновений всего лишь –
а целая жизнь!
Отыщи средь рекламных сияний
И на старую улочку эту вернись,
У которой другое названье.

Мы пред юными днями себе не соврём
И себе, молодым, не изменим.
Нас с тобою там нет.
Но под тем фонарём,
Может, вдруг до сих пор наши тени?

Дурачок

Ему за двадцать, может быть, едва.
Большая голова и взгляд ребёнка…
Но, впрочем, понимает он слова,
Живёт с душой ранимою и тонкой.

А дом родной его не приютит,
Как приютят казённые палаты.
Он дурачок, вернее, инвалид,
И проживает с детства в интернате.

Я видела однажды, как идёт
И людям улыбается наивно,
За пять рублей рисунок продаёт:
«Недорого. Купите. Вот картина».

«Картина» та – простой тетрадный лист,
На нём цветок, подобие тюльпана.
А взгляд его доверчив и лучист.
Что не берут картину, парню странно.

Прохожий пальцем крутит у виска:
«Зачем твоя мазня мне? Любоваться?»
И парень сник. И дрогнула рука.
Я подхожу: «Давай куплю за двадцать.

Цветок красивый. Ты рисуй ещё».
Беру листок (каракули трёхлетки).
А он бормочет пылко, горячо:
«Ещё одна есть, с птицею на ветке!»

Беру «картины» – птицу и цветок.
От жалости к нему моё участье…
Но смотрит с обожаньем дурачок.
Что надо дурачку ещё для счастья?

Жизнь на уроки всё-таки щедра –
Ни радости, ни боли не жалеет.
…Кричит парнишка-дурачок: «Ура!»
И отчего-то мне чуть-чуть теплее.

Детство семидесятых

На жердяной деревенской ограде
Стайкой воробушков детство сидело.
Мальчики, девочки. Кто-то с бравадой
Взрослую чушь говорил неумело,

Кто-то смеялся и семечки щёлкал.
Вечер был ласков, беспечна беседа.
Кто-то, тряхнув непричёсанной чёлкой,
Спрыгнул с ограды – и к велосипеду.

Следом вся стайка вспорхнула – и мчится.
Ярко сверкая на солнце закатном,
Крутятся, крутятся резвые спицы,
Катится детство семидесятых.

Катится детство – девчонки, ребята.
И не беда, что коленки в коростах…
Будет гораздо больнее когда-то:
Взрослыми быть им в лихих девяностых.

Россия

Клянут тебя жирно живущие,
Клевещут, льют грязь за бугром,
Мол, бедная, нищая, пьющая…
А сами – трепещут нутром.

Россия! Страна необъятная,
Батыев познавшая плен,
Сражалась и, даже распятая,
Всегда поднималась с колен.

Мы те, кто враждебные полчища
Всегда изгонял за порог,
Кто сеял хлеба на урочищах,
Кто русское слово берёг.

И прочная держит нас в Вечности
С тобой неразрывная нить
И право – любить тебя в бедности
И в славе великой любить!