person fokin 1

Родился 1 января 1949 года в вятском селе Пищалье в семье назначенного директором детского дома сержанта-фронтовика и воспитательницы этого заведения для детей войны. Рядом с детдомовцами прошло раннее детство Валерия, что впоследствии отразилось и в его стихах, таких как "Год рождения" или "Клятва" (последнее после публикации в журнале "Наш современник" было переведено на болгарский язык). Органично вошли в его поэзию и другие яркие впечатления детства: сенокос и ночное в речных лугах под Истобенском или митинги у эшелонов с целинниками на станции Оричи. Вместе с другими фактами биографии: срочная армейская служба на границе Оренбуржья и Казахстана в РВСН (сержант, командир отделения радиационно-химической разведки); служба в отделе исправительно-трудовых учреждений УВД (старший лейтенант, старший инструктор политчасти); работа преподавателем (вечернее отделение ТУ и учебный комбинат), инженером "Кировоблгаза" и даже "грузчиком по договору" - они сформировали писателя не только как "певца Вятки" (выражение Светланы Сырневой), но и как остросоциального автора.

Поэтическая биография Валерия Фокина, никогда не посещавшего никакие литературные кружки и клубы, началась с побед в поэтическом конкурсе "Родник" газеты "Комсомольская правда" и в конкурсе одного стихотворения журнала "Смена" в 1978 году, что предоставило ему право участия в 7 Всесоюзном совещании молодых писателей. Руководители поэтического семинара Всесоюзного совещания Николай Старшинов и Владимир Костров рекомендовали его стихи к изданию.  Первые книжки "Гон" и "Автобус из глубинки" вышли в Волго-Вятском книжном издательстве и издательстве "Современник".

После приёма в 1988 году в Союз писателей СССР он сумел осуществить свою мечту - учиться в поэтическом семинаре Юрия Кузнецова на Высших литературных курсах при Литературном институте имени А.М. Горького в Москве. Даже вопреки "Положению о ВЛК", запрещавшем приём лиц, уже имеющих высшее гуманитарное образование, как у Валерия (ист-филфак Кировского пединститута). На его зачислении после прочтения стихов, присланных на отборочный конкурс, настоял сам руководитель семинара. И уже позже, разбирая стихи своего семинариста, Юрий Поликарпович обобщит: "Валерий Фокин - выразитель очень современной и так необходимой сейчас патриотической позиции. Он показывает общественное, в том числе и массовое, сознание на разломе. Он поэт действия, не рефлексирует, не занимается самокопанием, кружевами. Хватит уже рефлексировать в русской поэзии. Захотел орёл взлететь - он взлетает, потому что это ему нужно. Мне эти тенденции Фокина глубоко симпатичны..."  Уроки мастера стали новой точкой отсчёта в творчестве вятского поэта. Как сказал он сам в стихотворении "Учитель", "помогают стихи Кузнецова, до сих пор я учусь у него..."

С литературным творчеством тесно связана и журналистская деятельность Валерия: от работы в ряде ведущих СМИ области (газеты "Комсомольское племя", "Наш вариант", "Вятский наблюдатель", "ИзВестник", журнал "Деловая Вятка") и завлитом областного драматического театра до госслужбы в должностях председателя комитета по информационной политике и общественным связям администрации Кировской области и пресс-секретаря губернатора В.Н. Сергеенкова. Фокин избирался руководителем областной писательской организации, делегатом съезда Союза писателей России. С госслужбы ушёл в добровольную отставку, сам отказался и от всех писательских постов.

Ныне Валерий Фокин - автор одиннадцати поэтических книг, книги прозы "Всего-навсего" и документального сувенирного издания "Вятская гармоника", подборок в престижных коллективных сборниках ("День поэзии - 2000", "Русская поэзия. ХХI век") и многочисленных публикаций в литературно-художественных газетах и журналах. Его стихи переводятся на иностранные языки, а сделанные им переводы печатаются в других странах (свежий пример - журнал "Литературная Армения" N2, 2016).

Лауреат Всероссийской литературной премии имени Н.А. Заболоцкого, межрегиональной премии имени В.М. Шукшина, премии Министерства юстиции РФ (за поэму "Воля").

Резко критическая публицистика Фокина вызывала раздражение "неместной местной" власти. В 2016 году его численник стихов "Больнолуние" был демонстративно снят в Кирове с участия в конкурсе "Вятская книга". Но неожиданно для всех стал победителем в номинации "Поэзия" , а автор - лауреатом литературной премии Уральского федерального округа (хотя Кировская область в него и не входит).

После аварии с катером на лесном участке реки Вятки под Разбойным Бором 6 июня 2014 года был чудом спасён, пережил несколько операций и стал инвалидом. Но вопреки всему продолжает творческую работу. Свою новую "костыльную" книгу 2017 года так и назвал - "Вопреки".

person fokin 2

 

БИБЛИОГРАФИЯ

Книги Валерия Фокина

Гон (стихи): Киров, ВВКИ, 1981 - 31 стр.

Автобус из глубинки (стихи): Москва, издательство "Современник", 1985 - 63 стр.

Истобенский плёс (стихи): Горький, ВВКИ , 1986 - 46 стр.

Мы - отсюда (стихи): Киров, ВВКИ, 1991 - 74 стр.

Вятская гармоника (документальное сувенирное издание): Нижний Новгород, ВВКИ, 1991 - 89 стр. (соавтор А.Ф. Сапожников)

Воля (поэма): Киров, Вятское книжное издательство, 2001 - 78 стр.

Волчье солнышко (попытка избранного - поэмы, стихи, переводы): Киров (Вятка), Вятской книжное издательство, 2001 - 384 стр.

Всего - навсего (рассказы и миниатюры): Киров, КОГУП "Нолинская типография", 2002 - 128 стр.

День птиц (новые стихи старого русского): Киров (Вятка), ИПП "Информационный центр", 2006 - 224 стр.

Дружеский отбор (25 стихотворений каждого из авторов, обоюдно выбранных собратом по перу, с некоторыми размышлениями по данному поводу): Киров (Вятка), издательство UVG, 2008 - 112 стр. (совместно с Н.В. Пересторониным)

Было - не было, а всё же... (свод избранного - стихи разных лет, поэма) в серии "Антология вятской литературы" том 9: Киров, издательство ООО "О-краткое", 2008 - 400 стр.

Больнолуние (численник стихов): Вятка (Киров), издательство ООО "ВЕСИ", 2014 - 256 стр.

Вопреки ("Инородная библиотека" - "костыльные" стихи): Киров (Вятка), издательство ООО "ВЕСИ", 2017 - 88 стр.

Подборка Валерия Фокина в журнале "Наш современник" N2 - 2022 год

 

Кроме того:

Сценарий документального фильма "Послание" ("Вятка-телефильм", в 2 частях, 1992).

Аудиокнига "Было - не было, а всё же" (Стихи, в том числе в авторском исполнении; песни на стихи), время звучания 12 часов 42 минуты, Киров, КОГКУК "Спецбиблиотека для слепых", серия "Живой голос", 2011.

Из аннотации: "Стихи и проза Валерия Фокина, составившие аудиокнигу, по праву вошли в золотой фонд вятской литературы. Более того, они сделали его одним из читаемых современных интеллектуальных поэтов".

AudioCD "Ты помнишь.. " Песни Александра Шушкова в исполнении автора (26 песен на стихи Валерия Фокина), время звучания 1 час 20 минут, Красноярск, 2008.

person fokin 3

 

 

Валерий Фокин

МОЯ ЖИЗНЬ - В МОИХ СТИХАХ

Авторская подборка

 

person fokin 4

Вслед за моим любимым поэтом Сергеем Есениным могу сказать: моя биография разошлась по моим стихам. Поэтому большинство из них событийны. А порой и просто - автобиографичны. Хотя и не всегда - напрямую. "Сколько жизней прожил я в одной?" - для меня вовсе не риторический вопрос.

Впрочем, как раз об этом в самом начале предисловия к  первой моей "попытке избранного" книге "Волчье солнышко":

"Видимо, есть всё же генетическая память. Иначе с чего бы нам, невоевавшим детям фронтовиков, снились сны про войну – не киношные, а когда в тебя стреляют, и твой автомат в плечо прикладом бьёт, и сердце молотит, и страшно по-настоящему? Главное, о чём жалею, - что дедов своих не застал, оба умерли ещё до моего рождения. И всё же мне от моих, ни разу не виденных дедов – сельского фельдшера и дипломированного судоводителя-речника, ходившего по Вятке и Северной Двине, перешли по наследству неизбывная любовь и жалость ко всему живому с пониманием чужой боли, как своей, и непреодолимая тяга к речным просторам. А сейчас – после смерти отца и матери, после рождения внука особенно сильно и глубоко ощущаю эту цепочку жизни, чувство единения не только с живыми, но и с ушедшими. Память, причем все чаще не только собственная, но и историческая память, соединяет в стихе вечные духовные ценности народа (не только своего – русского, но, порой, и других народов и племён) с реалиями сегодняшних смутных и горьких дней..."

Соединяет ли?

Судить моим читателям. По моим книгам. Или хотя бы по этой подборке.

 

РОД

Папы нет.
И отмучилась мама.
А порою хоть сам в гроб ложись.
Но восходит светило упрямо,
И за сим продолжается жизнь.
Мы пожнём только то, что посеем.
Жаль, не видел я дедов ни дня.
Что же вы, Леонид с Тимофеем,
На земле не дождались меня.
Тихо кружатся птичии перья,
Опускаясь на землю с небес.
Баба Лиза и баба Лукерья,
Для меня вы, как речка и лес.
Помогает мне ваша наука,
Чтоб трудом пересилить беду.
Потерпите немного без внука –
Я теперь самый старший в роду.
Потому наши главные даты
Забывать мне сегодня нельзя.
Предки – пахари.
Предки – солдаты.
Да ведь я и не лезу в князья.
Нахлебался и крови, и пота
Так, что взял бы и рухнул без сил.
Да долги еще не отработал,
Да грехи  еще не замолил.
Перед Ликом затеплилась свечка.
Внук Егорка за руку берёт.
Вот и катится дальше колечко –
Продолжается фокинский род.

                                                       2005

 

ЗАПОВЕДЬ

"Устоять при любой беде,
от других отвести беду", -
мне не вилами на воде,
кровью писано на роду.
Кровью писано на века
мне от папы-фронтовика.
Потому и на весь наш род
эта заповедь перейдёт.

                                       2015

 

КЛЯТВА

Были тучи, как из стали.
Папа был.
И я при нём.
И глядел товарищ Сталин
На сиротский детский дом.
На линейке все стояли.
Рядом с папой я стоял.
Клятву мальчики давали.
Клятву девочки давали.
Папа клятву принимал.
В клятве все слова знакомы.
Я всегда был в курсе тем –
Сын директора детдома,
Хоть и маленький совсем.
Рядом папа молодой.
Он с войны пришёл живой.
Не погиб он на войне.
Повезло.
Ему.
И мне.
Я рождён под мирной сенью.
Год седьмой после войны.
Утро.
Праздник.
Воскресенье.
Воскресение страны.
Мы тогда ещё не знали,
Сколько ждёт нас в жизни бед.
А на папиной медали
Всем знакомый силуэт.
«Я клянусь, товарищ Сталин...»
Бюст вождя в селе сломали,
Чтобы не было следа.
Но на папиной медали
Он остался навсегда.
Я сейчас, зачем не знаю,
Эту клятву повторяю,
Словно вижу строго в ряд
Строй детдомовских ребят.
Старыми давно мы стали
И устали от обид.
"Нас никто,
товарищ Сталин,
Никогда не победит...»

       (Переведено на болгарский язык)

                                     2010

 

СЕМЕЙНОЕ  ФОТО

Вот папа в старой форме фронтовой.
Вот мама, слишком юная на фото.
У них война осталась за спиной,
а на руках лишь дети да работа.
И слава есть, да не про нашу честь -
как тяжелы отцовские медали.
Пусть нам почти всегда хотелось есть,
мы все-таки уже не голодали.
В золе пекли картошку на кострах
и хлеб в супы столовские крошили.
Мы выросли в больших очередях,
и сами рано сделались большими.
Когда шпана брала нас на испуг
в чужих подъездах и вокзальных скверах,
мы познавали жизнь из первых рук,
не очень чистых, -
​может быть, -
но первых.
И между нами не стоял никто,
когда мы шли в знобящее пространство
в отцовских перекроенных пальто,
но с собственным немыслимым упрямством.
От детских слёз до хриплого смешка
вела нас жизнь и не была малиной,
и жалила порой исподтишка
заточенной блатною пиковиной.
Однако мы не становились злей,
а лишь умней со всей своей страною,
поэтому везло нам на друзей,
а это значит - и на остальное.
Мы мечены и славой, и хулой.
И жизнь права, коль требует отчёта,
как папа в старой форме фронтовой,
как мама, слишком юная на фото.

                                                                1991

 

УЛЫБНИТЕСЬ – СЕЙЧАС ВЫЛЕТИТ ПТИЧКА!

Оглашаю память детским ором,
Будто вновь закончил первый класс.
«Встали дружно –
улыбнулись хором.
Тихо!
Птичка вылетит сейчас…»
Я гляжу на старый фотоснимок,
Радуюсь, как юный пионер:
Сколько было в школе этих Нинок
Или этих Светок, например.
С косами и стриженные с чёлкой.
Я на них своих не тратил сил:
Ни с одною школьною девчонкой
Я тогда, конечно, не дружил.
В старших классах то прогул, то драка,
Но без знаний не было и дня:
Зойка из рабочего барака
Научила многому меня.
Был запретный плод особо сладок,
Был на искушения я слаб…
Много было баб да мало бабок,
А теперь ни бабок и ни баб.
Жить – довольно вредная привычка.
Время жить
и время умирать.
«Улыбнитесь –
вылетает птичка…»
Вылетела птичка –
не поймать.
То комедь,
то жизненная драма,
Но приходит сказочке конец.
Не хотел бы мучаться, как мама,
Лучше уж мгновенно, как отец.
И хотя родительская сила
Научила верить и любить,
Всё-таки зачем всё это было? –
Я хотел бы Господа спросить.
Но своих не тороплю поминок.
Вдаль гляжу из-под припухших век.
Пожелтевший старый фотоснимок.
Птичий промельк –
человечий век.
Вот бы снова в первый класс пойти!
«Улыбнитесь –
вылетает пти…»

                              2014

 

СПЕЦИАЛЬНОСТЬ - УЧИТЕЛЬ ИСТОРИИ

Насквозь пропахла дымом Русь,
и хлеб порою горек.
Я только горько усмехнусь
на то,
​что я - историк.
Мой первый класс - десятый класс,
а дальше - шире дали.
Нам из учебников не раз
страницы выдирали.
Учили нас без лишних драм,
но даже пальцев кожей
я помню все, что было там,
да и другие тоже.
Чьи там слова,
​и чей портрет,
и что за взгляд с портрета...
Неужто корни наших бед
в том, что мы помним это?
Хоть страха огненный болид
ещё летит над нами,
мы помним всё, что в нас болит,
кровоточа, как знамя.
Родного неба чистый свет,
и грозные зарницы,
и перечёркнутый портрет
на вырванной странице.
Хоть так,
​хоть сяк перекрои
истории прикрасы:
пусть наши Спасы на крови,
но это наши Спасы...

                                  1987

 

ХОР ВЕТЕРАНОВ

Сколько славных имен
​в нескончаемом списке кассаций,
и пусть даже не каждый был честен, и смел, и умён,
мы имеем ли право сегодня руками касаться
этих красных,
​тяжёлых и грязных,
​пробитых знамен?
Кто под ними прошёл
​от Москвы до берлинских развалин,
тот не знал,
​по кому прошагала железная рать.
Если вышито золотом рядышком Ленин и Сталин,
как нам это сегодня расшить,
​отделить,
​отодрать?!
Можно что-то понять про ежовскую страшную нелюдь,
но любимый Мироныч,
​но красный нарком Вороши…
Как нам с памятью быть,
​что нам с нашей историей делать?!
«Было время такое –
​не надо его ворошить…»
Время диких расправ, мне приметы твои ненавистны:
Пересылки,
​этапы,
​овчарок простуженный лай.
Уходя - уходи!
​На ногах кандалами не висни,
стылым лязгом  затворов моих сыновей не пугай!..
Проклинаю навеки великих и мелких тиранов,
задыхаясь от стужи июньским сияющим днем, -
это, душу садня, репетирует хор ветеранов:
«Выпьем за Родину,
выпьем за Сталина,
выпьем и снова нальём…»

                                     1985

 

НАКАНУНЕ СНЕГА

В такие ночи накануне снега
душа открыта свету и любви.
Бунтующие токи печенега
в моей спокойной северной крови.
Я вглядываюсь в прошлое не праздно
и замечаю с болью и в тоске:
не успокоясь, мечется Непрядва,
как жилка у России на виске.
И ничего не страшно и не жалко,
и будущее не предрешено,
ведь за Непрядвой проступает Калка,
как незаживший шрам сквозь полотно.
Там, обезумев от огня и дыма,
закусывают кони удила,
и, обжигая, пролетает мимо
короткая калёная стрела.
Куда меня уносят эти кони,
чья кровь так солона и горяча?..
На сердце память ляжет,
​как ладони
на рукоять двуручного меча.
Пусть эта память отзовётся словом
в моей спокойной северной крови...
Ты мне всю ночь
​на поле Куликовом
читаешь по-татарски
О любви.

         1989

 

НА ВСЮ ЖИЗНЬ

Опять у нас разлив.
Хоть Вятка и не Волга,
опять душе простор, как в море кораблю.
Так долго не живут.
И так не любят долго.
Но я ещё живой.
И я тебя люблю...

                         2006

 

ОДНА

Не вернуть этой славной поры,
Где смешались любовь и простор,
Под обрывом у Красной горы
Догорел наш полночный костёр.

Отпылала безумная страсть,
Нет ни дыма уже, ни огня,
Нагулялся я вдоволь и всласть,
Только ты не забыла меня.

И обиды простить не смогла,
Попрекая той давней виной.
Лишь сырая холодная мгла
Над обрывом под Красной горой.

Лишь тяжёлый туман над рекой,
Вместо трав лишь тяжёлая сныть.
Без надежды на вечный покой
Мне вину эту в сердце носить.

Потому что не хватит вина,
Чтоб остывшее сердце согреть,
Чтоб понять – ты на свете одна.
У меня.
​Словно жизнь.
​Словно смерть.

                       2005

 

НЕРАЗМЕННАЯ

Перевёрнута жизни страница,
Ни к чему перечитывать вновь.
От любви я хотел откупиться,
Не желая платить за любовь...
Тех не вспомню,

               а эта приснится.
Те забудут,

               а эта простит.
А любви золотая страница,
Как купюра, в руках шелестит.
Но, однако, ни спьяну, ни сдуру
Не пускал я любовь на порог:
Неразменную эту купюру
Я всегда пуще жизни берёг.
Руки жжёт мне купюра шальная.
Сам всегда я платил за своё.
Дорога же любовь болевая -
Я умру, не растратив её...
Ты вдруг вздрогнешь,
                 печальна и хмура,
Сдавит горло молчания ком.
И любви золотая купюра,
Шелестя, пролетит за окном.

                                                    1991

 

* * *

Мы ли обманули,
нас ли обманули -
мы не слишком думали,
больше водку дули.
Мы не слишком думали
о любви, о славе -
с молодыми дурами,
где придётся спали.
"Маленькая девочка с панели -
нет у ней ни дома, ни постели..."
Так они все пели
перед тем, как лечь.
Ну, а что хотели -
не про это речь!
Что нам все их песни -
оторви да брось:
посмеялись вместе,
а поплачем врозь.
"Маленькая девочка с панели..."
А мужчины нынче все при деле.
Кто на юг в июле,
кто в Афган под пули...
Мы ли обманули?
Нас ли обманули?!
И лицо в подушку,
и ладонь с груди...
Шла бы ты, подружка, -
утро впереди.

                    1982

 

Лепота - лопата
               Я б грёб и грёб
                по самый гроб…
 

Сверкающее лезвие острО:
По горлу ткнут – и уплывёшь куда-то.
Лопата так похожа на весло...
Но не весло,
а всё-таки лопата.
Я воинскую тайну сохраню,
Как строй армейский в сомкнутых колоннах,
Но я лопатой пробивал броню
У танков на учебных полигонах.
Я столько ей всего перекопал,
Перелопатил, не давя на жалость.
И не одну я на лопатки клал –
Да ни одна и не сопротивлялась.
Не размыкала тот порочный круг
Очередная пиррова победа.
Я словно грёб, не покладая рук,
Копая от забора до обеда.
Меня с одной лопатой без весла
Какая-то неведомая сила
Так долго по течению несла
И наконец-то к берегу прибила.
А в том, что далеко так занесло,
Тяжёлая лопата виновата:
Лопата так похожа на весло,
Но не весло,
а всё-таки лопата.
Чтоб на хребет себе не наскрести,
Себя экспериментами не мучай:
Лопатой всё же лучше не грести –
Копать лопатой всё-таки сподручней.
И как ни страшно мировое зло,
Куда страшнее бытовое скотство.
Конечно, если было бы весло,
Я всё-таки куда б нибудь догрёбся.
Не собираюсь искушать судьбу –
Искать
свободу,
равенство
и братство.
Опять копаю,
будто бы гребу,
Чтоб всё же до чего-то докопаться.
Пусть у других лопата не в чести,
Однако же хулить её не гоже:
По трате сил копать или грести –
Практически почти одно и то же.
Но поздно озарение пришло,
Как дембель для солдата из дисбата:
Лопата так похожа на весло,
Но не весло,
а всё-таки лопата.

                             2014

 

ОДИНОЧЕСТВО СВОБОДЫ

Боли нет.
Просто трудно дышать
Спёртым воздухом спёртой свободы,
Той, что спёрли опять у народа
И никак не хотят возвращать.
Да и было ли что там спереть?
Разве только мечту вековую.
Можно клетку на миг отпереть,
Чтобы тут же подставить другую.
Неужели вся правда и суть
В Беловежской какой-то там Пуще?
Золочёные прутья ничуть
Проржавевших железных не лучше.
Соловьи за рубли не поют,
Чтобы славить хозяев покорно.
Пусть другие чирикают тут
Ради горстки халявного корма,
Ну а я умудрился сбежать.
И не верю уже никому.
Боли нет.
                 Просто трудно дышать
На такой высоте одному.
        Ну куда меня крылья несут
        От земли,
                          от народа?
Сверху Бог,
                    впереди Страшный суд…
Ну а где же свобода?...
         Не успеть.
                            Не суметь.
                                               Не узнать.
         Боли нет.
                            Просто трудно дышать…

                                                                   2006

 

ЛЕКАРСТВО ОТ ТОСКИ

Невесел отлёт журавлей…
И сколько судьбу ни кляни,
тоскливые мысли длинней
В такие короткие дни.
Оставлю работу и дом,
Забуду еду и вино
И думать не стану о том,
Что нам угадать не дано.
Уеду туда, где река,
Уеду туда, где покой.
Чтоб всё-таки эта тоска
Не справилась нынче со мной.
Я душу замкну на засов
От боли грядущих утрат
Под сенью осенних лесов,
Где жёлтые листья летят.
И станет светлей и ясней,
И родина станет родной.
А всё потому, что я с ней,
А всё от того, что я свой.

                                        2000

 

БАБЬЕ ЛЕТО - ОСЕНЬ ЗОЛОТАЯ - РОДИНА МОЯ

Улетают последние птицы,
Улетают в чужие края.
Бабье лето всё длится и длится,
Как последняя сказка твоя.
Кто ты, родина, - бабушка? – мама? –
Божий промысел, данный судьбой?
Я прошу, как ребёнок упрямо:
«Разреши, я побуду с тобой.
Разреши, ну ещё хоть немножко,
Хоть и вышел, похоже, мой срок…»
От луны золотая дорожка
Там, где звёздной воды холодок.
Ты учила не плакать, не падать,
И с надеждой на вечный покой
Подарила на вечную память
Золотые леса над рекой.
Оттого, что я вятский
​и русский,
Мне легко и тревожно вдвойне.
Узелок деревенской закуски
Разверну на березовом пне.
Пусть же длится и длится всё это:
Ночь.
​Весёлое пламя костра.
Листопад.
​И твоё бабье лето,
Как моя золотая пора.
Ты нежна и сурова со мною,
Многолика, но всё же одна.
Божий промысел, данный судьбою:
Кто ты, родина, - мама? – жена?..
Я твержу, «посошок» наливая
И под рыбный пирог и грибной:
«Золотая моя,
​золотая,
Как нам здорово было с тобой!..»

                                                       2002

 

НЕ ВЫШЕ ПОТОЛКА

Гуси вдали прокричали.
Звонкое эхо в лесу.
Беды мои и печали
воды реки унесут.
Горечь из ягод рябины
выдует холодом вьюг.
Рыбы уходят в глубины.
Тянутся птицы на юг.
Не матерюсь и не плачу.
Помню врагов и друзей.
Были не часты удачи,
но оттого и острей.
Правда, в начальство не вышел,
в гении - тоже не смог...
Может, и некуда выше -
каждому свой потолок.
Поздно.
            И трудно поверить
в бабьего лета тепло.
Голые сучья деревьев.
Пусто в лесах и светло.
Что еще надо мне в жизни,
чтоб не жалеть ни о ком...
Низкое небо Отчизны
стало моим потолком.

                                      1985

 

ИЗ ПОСЛЕДНЕГО МОНОЛОГА

Нелепы, как посмертные румяна,
бумажные венки казенных фраз.
Из жизни мы уходим слишком рано,
зато так долго помнить будут нас.
Всю жизнь мы убегали от печали,
как от тюрьмы и нищенской сумы.
И если б нас так больно не пинали,
наверно б, меньше спотыкались мы.
Цветы должны расти не на могиле -
им надо небо с четырех сторон.
Слова,
​что мы при жизни заслужили,
скажите нам до наших похорон.

                                                          1981

 

ОПЯТЬ И СНОВА

             Моим самым близким читателям

Моей поэзии основа
Лишь приложенье к букварю.
Простите, что опять и снова
По-свойски с вами говорю.
В застолье с закусью простою
Мы с вами были так близки.
Когда не матом – немотою
Сводило ваши языки,
Не вы ли даровали сами,
Придвинув хлеб мне и вино,
Уменье всё сказать стихами,
Что всё ж не каждому дано.
Пусть я бывал порою грубым,
И этим очень многих злил,
Зато остался однолюбом –
Одну лишь родину любил.
С ней было горько мне и сладко,
Не доставал порою дна,
Но это Вятка,
                       это Вятка –
Река моя,
                моя страна.
И если уж нельзя иначе,
То не во сне, а наяву
Под грубым парусом рыбачьим
От вас когда-то уплыву.
И хоть прослыл прямым и резким,
Сберёг связующую нить,
И без меня вдруг станет не с кем
Вам по душам поговорить.
Прожил не слишком по-геройски,
Но не роптал, судьбу кляня,
И вы без лишних слов по–свойски
Добром помянете меня…
Высоким огоньком на мачте
Я к вам вернусь ещё не раз.
А вы посмейтесь и поплачьте
Над тем,
               что я сказал за вас.

                                              2008

person fokin 5

 

 

ИЗ НОВОЙ КНИГИ

 

В издательстве "Веси" в 2017-м году вышла моя книга "Вопреки".

В аннотации сказано: "Необычность этой книги известного вятского писателя
в том, что она, словно отражённый свет, вобрала в себя пережитое автором после речной аварии, сделавшей его инвалидом. И боль перенесённых операций, и борьбу за жизнь, за возможность вновь встать на ноги в прямом и переносном смысле, и осознание своего нового состояния с упрямым и упорным нежеланием сдаваться обстоятельствам. Но поэт, как всегда, не замыкается только на личном..."

Была у нас своя "Народная библиотека", средства на издание книг в которой выделяла областная власть, но зато и бОльшая часть тиража шла бесплатно в библиотеки, в основном - в вятскую глубинку. Более сотни книжек разных авторов "Народной библиотеки", как известных,так и молодых, стояли на полках, к примеру, сельской библиотеки - и селяне знали "кто есть кто" и могли оценить и выбрать для себя любимых поэтов и прозаиков.  "Сложная финансовая ситуация" стала основанием не выделять средства на продолжении проекта "Народная библиотека". Пришлось мне издаваться в "Инородной". Инородной к власти.

В книгу объёмом 88 страниц вошли только новые - "костыльные" стихи.

Издание тиражом 300 экземпляров осуществлено при поддержке моих московских друзей.

Приведу здесь всё объясняющее предуведомление-предисловие к ней и по паре стихотворений из каждой главы.

person fokin 6

person fokin 7

person fokin 8

 

НЕ ХОЧУ, ЧТОБ ПОНЯЛИ ПРЕВРАТНО..."
Предуведомление

"Я хочу умереть на реке... Я хочу умереть на песке..."  

Уже не вспомню, читал ли я это последнее стихотворение из только что вышедшей своей книги-численника стихов "Больнолуние" на её представлении в Герценке 14 мая 2014 года. Но оно действительно могло стать последним. В полном смысле. Ибо через 22 дня - 6 июня на реке Вятке ниже Разбойного Бора произошло то, что могло поставить последнюю точку во всех моих писаниях. Но я, словно невольно вняв постоянным предостережениям друзей ("Не пиши об этом - накаркаешь!"), завершил тот стих так:

Но качнётся судьба на весах,
И песчинка в песочных часах
Вдруг замрёт и зависнет, паря,
Золотые мгновенья даря,
Отдаляя последний мой час,
Как бывало со мною не раз...
         Я хочу умереть на реке.
         Я хочу умереть на песке.
         Я хочу умереть не сейчас.

И это предусмотрительное, но искреннее "не сейчас", слава Богу, всё ещё длится и длится. Пари, песчинка моей жизни, на ветру страданий и радостей земных!..

 

ЛИРИЧЕСКОЕ РЕТРО-ОТСТУПЛЕНИЕ -
страничка из единственной моей книжки прозы "Всего-навсего" 2002-го года:

 

"Хоть кори меня, хоть кляни, хоть грози мне страшной карой и мукой адовой, не могу крутануть ручку и сбросить газ своей моторки, летящий бурным вешним половодьем, когда кругом, куда ни глянь, лишь вода да затопленные деревья и кусты без единого бугорка тверди, надёжной земли. Неси, родимая! Чтоб не слёзы  прозрение и умиления на щеках, а холодные брызги в лицо, обжигающие кожу до сладкого озноба всего тела. Сердце сжимается от чёткого осознания того, что если ты сейчас выпадешь за борт (и это более, чем реально на бешеной стрежи, когда неодолимое течение и низовой ветер вскипают то крутыми бурунами, то глубинными водоворотами, неожиданно бросая под днище лодки подмытые разливом и рухнувшие с речного откоса стволы деревьев и поднятые со дна топляки), то уже не выплывешь, не доберёшься до суши, сгинешь среди разверзшихся вод. Сжимается сердце, чтобы как пружина  распрямиться безумной, опьяняющей до каждой клеточки и кровинки, ослепляющей и испепеляющей страстью - мчать в этом потоке, лететь в этом вихре, становясь частицей этой стихии, обнаженным нервом восставшей из зимнего сна природы.

"Угомонись!" "Смирись." "Терпи." Это по-каковски,  на каком языке? "Надо умирать в ботинках".  А вот это, хоть и американцем сказано, по-нашенски - ближе мне и теплей. Почти горячо. Сподобил бы Господь именно так - на ходу, на лету, на яростном выплеске всех сил и эмоций. В походных ботинках или в  броднях, в стареньком дембельском солдатском бушлате, затянутом чуть менее старым офицерским ремнём, или в телогрейке, пропахшей дымом костров и прожжённой на рукаве. Чтоб не было времени запоздало каяться и канючить, что мало пожил..."

Про Господа я вспомнил позднее. А в мгновения, решавшие мою судьбу, всё делал, как на автомате, словно и впрямь (о чём скажу позднее в стихотворении "Крест и колесо") "ангел-мой хранитель мне помог". Хотя беды ничего не предвещало. Новое наше поколение, так же любящее родную реку, имеет иные возможности и мат и мото ресурсы. По традиции в конце весны-начале лета по большой ещё после разлива воде мой племянник Михаил и сын моего школьного товарища Иван с друзьями отправляются на мощном своём катере с каютой в носу вниз по Вятке. С обязательной остановкой у Разбойного Бора, где я из братового дома тоже отправляюсь на реку - на нашу встречу. Костерок на песчаной косе, душевные разговоры подо что-то на нём приготовленное, купание в непрогретой ещё воде.  И, конечно же, "спецпрогулка на катере" для меня, выросшего на "Казанках" да "Прогрессах" с навесными моторами.

"Встал за руль. Как здорово прёт  этот катер! 115 лошадиных сил - это не то что моторчики, которые когда-то у меня были! Прёт, как зверь, а ты стоишь за рулем и глиссируешь... А что такое «глиссировать»? Вставать на дыбы: корма катера почти вся в воде, а нос - в воздухе. Летим! Это красиво, но рискованно и очень опасно. Тем более на такой реке, как Вятка, которую давно уже никто не чистил: она заброшена и живет своей жизнью. Везде топляки, деревья, которые упали с обрывов и которые весенним разливом закрутило и вынесло на середину реки.

Видимо, такой топляк и оказался на нашем пути... Только что было ощущение полёта, и вдруг - чик! - и я уже в воде. За мгновение всё изменилось. Да ничего страшного! - сколько раз в жизни были такие ситуации, когда падал из лодки. Для того, кто вырос на реке, это вполне допустимо. Ваню выбросило дальше, он уже к берегу плывет. С той стороны Миша с приятелем кричат мне: «Дядя Валера! Дядя Валера! Что там у вас?..»
А я смотрю... Катер разворачивается... И этот монстр, эта махина идёт прямо на меня. Сейчас даст мне по голове - и всё!..  После армии я работал в ОСВОДе, где были курсы спасателей. И я ныряю. Задерживаю дыхание. Выныриваю. Хорошо, что разлив - вода широкая и глубоко. Но катер, пройдя надо мной, разворачивается - и снова на меня... И только тут до меня дошло, что заклинило руль винта и теперь это чудище будет бегать за мной по кругу.

Да что ж такое! Снова ныряю, отсчитываю секунды - выныриваю. А катер, как речной танк, снова упрямо прёт на меня. Очень малый круг он проходит. Что же делать? Плыть к берегу? Но я просто не успею преодолеть этот роковой круг - меня рубанет. По ходу успеваю снять рубаху, которая пузырем надулась. Скинул один сапог, начал снимать второй.

Было ощущение нереальности происходящего. Четыре раза так нырял. И на пятый шарахнуло.

Видимо, неснятый сапог приподнял вверх - и меня рубануло по ноге. На несколько секунд потерял сознание. Открываю глаза и вижу: желтоватая вода, медленно плывут вверх песчинки. И я погружаюсь на дно. Подумал в тот момент: «Не такая уж позорная смерть для мужика».
Не было такого, как описывают обычно: «Надо бороться за жизнь! Надо жить! Надо что-то делать!» Ничего этого не было... Но вдруг - раз! - вода вытолкнула меня вверх, и я вынырнул. Откашлялся. Закинул голову. Посмотрел, где катер. А катер, после того как рубанул меня винтом, развернулся и выскочил на берег. Пропилил несколько метров прямо по песку, по кустам, и мотор задымился...

Ваня уже переплыл - кричит мне с одного берега. С другого - остальные ребята кричат. А я понял, что живой, и потихоньку к берегу гребу. Но что-то не так, мешает плыть нормально. Глубокий вдох, несколько плавных гребков разными руками - как учили. И так со средины реки - к берегу. Ухватился за поваленное в воду дерево. Подтянулся, высунулся из воды и, когда увидел свое колено, ужаснулся. Кранты! Вместо колена сверху и снизу, как будто перерубленная и раздробленная лыжная палка торчит. Подтянулся, сколько мог, к берегу, но ни встать, ни сесть было нельзя. Кричу ребятам: «Давайте ко мне!» Смотрю - а они уже плывут.

На рыбалку я всегда ходил и в этот раз пошел в джинсах со старым офицерским ремнем, на котором нож висел. Он, слава Богу, остался. Я его достал, разрезал штрипки на джинсах, вытащил ремень, сделал жгут, затянул его выше колена. Лежу. Смотрю в небо, потому что на ногу смотреть невозможно. Солнышко светит. Птички поют. Больно...

И тут я помолился: «Господи, прости и помилуй». Не спаси, нет... Я уже понял, что по тайге, по лесу ребятам меня не донести, что сможет спасти лишь случайная моторка, которая пойдет по реке...

И всё... Нож воткнул в землю. Ребята сели рядом. Тишина. И вдруг - где-то звук моторки..."

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ к большинству стихов этой книги сделано. Интересующихся прозаическими подробностями дальнейшего развития бурных событий, лихо обозначенных журналистом Михаилом Смирновым как "триллер от Валерия Фокина", отсылаю к его интервью со мной в газете "Вятский край" от 8 мая 2015 года, откуда и вышеприведённая цитата. Там названы имена тех, без кого ни книжки этой, ни меня самого попросту бы не было.

Пожизненное СПАСИБО всем моим спасителям. И, разумеется, выходившей меня боевой подруге Галине Михайловне, совместной жизни с которой нынче у нас вполне сказочная дата - тридцать лет и три года.  Вместе с ней мы снова по весне будем пробираться к нашему райскому уголку. К земле-кормилице. К реке моей жизни. К обретённым в вятской глубинке друзьям - Василию и Нине Устюговым. Василий - бывший лесничий, много лет работавший в лесу без всяких прививок, после укуса сразу двух заразных клещей был парализован и уже умирал, но тоже вопреки всему преодолел беду и сумел возродиться к жизни. Ныне он - инвалид и пенсионер. Родственная душа. Потому в прошлогодний разлив поймал несомый половодьем плотик, а когда река вошла в русло, поставил его над омутком специально для меня. Ибо по себе знает: рыбалка - самая действенная лечебно-оздоровительная процедура. И нынче мне "по траве, по песку и по глине" снова предстоит на казённых костылях пройти привычным уже путём преодоления боли, страданий, отчаяния. К заветному плотику. К такому вот моему счастью. Настоящему. Заслуженно заработанному предельным напряжением сил физических и духовных. ВОПРЕКИ всему!

Вопреки всему,
                               но с Божьей помощью
Я подзадержался на земле.
Мораль этого моего стихотворения тоже выстрадана. Хотя и проста:
Все грехи так просто не замолишь...
Был и при делах, и не у дел,
А подзадержался для того лишь,
Чтоб прощенье заслужить успел.

Однако "прощенье заслужить" оказывается не таким уж простым делом при моём резком упрямом характере. "Рад бы в рай, да грехи..."  "Исповедоваться надо в другом месте", - резко прервал меня Владимир Крупин, когда на его юбилейном творческом вечере в библиотеке имени Герцена я так неуместно и не в лад парадным речам лишь заикнулся о былых грехах. Наш классик прав. Наверное. Ибо я не такой воцерковленный человек, как он. А, скорее (если допустимо так выразиться) "природный христианин", впитавший основы православия не столько из Священного Писания (Библию прочитал не за один и не за два раза, в основном, по больницам), а от бабушек, причём, во-многом уже после их ухода из земной жизни, запоздало, но с раскаянием вспоминая, как пропускал мимо ушей слова их, ко мне, балБЕСУ, обращённые. Но то, что тогда прошло мимо ушей, запало, оказывается, в душу. И отозвалось в спустя годы.

Божии Заветы
снова не блюду.
Мне за это вечно
мучаться в аду.
В детство не вернуся -
вырос по пути.
Бабушка-бабуся...
Господи, прости...

Простите и блюстители церковного этикета за неуместность подобной исповеди. И покаяния. Хотя разве может покаяние быть неуместным? Даже в стихах, которые отнюдь не всем нравятся. Как и их автор. Однако, полагаю, отнюдь не поэтические пристрастия, а сугубо государственные интересы побудили МСЭ при проведении очередной ежегодной переаттестации по инвалидности в апреле 2016-го разжаловать меня из второй группы в третью. Вместе со мной были "оптимизированы" и другие кировские инвалиды, по строгому указанию свыше (эх, если б от Господа!) срочно поправившиеся настолько, что многие оказались не достойными этого высокого звания. На чём же ещё, чтоб рассчитаться с бездарно и бездумно нахватанными неподъёмными долгами, экономить "депрессивному региону" с "неправильным менталитетом"?!

Депрессивность менталитета вятских литераторов в условиях "сложной финансовой ситуации", видимо, и стала основанием для новой неместной местной власти (впрочем, как и для свергнутой ею предыдущей) не выделять средства на продолжении проекта "Народная библиотека". Приходится издаваться в "Инородной". Как и положено отщепенцу. Коим я себя публично аттестовал ещё четверть века назад: "Я - отщепенец в исконно русском смысле. По Далю "отщепенец" - это человек, "отщепившийся" по разномыслию от общества, паствы, церкви. По разномыслию!"("Я - отщепенец!.." - газета "Вятское слово" N1,февраль 1991г.). На что известный писатель Станислав Золотцев откликнулся в журнале "Север" (N1, 1992г.): "Автор честно и  искренне стремится разобраться в том, что происходит ныне  с понятием "власть", он жаждет определить место русского литератора в сегодняшней смуте - место, где он не будет ничьим "слугой", храня достоинство своего звания. Правота В Фокина прежде всего в том, что он отстаивает право человека (не только художника) на разномыслие, пусть даже оно в какой-то миг ведёт его "противу всех"..."

Грешен - любил в драку лезть. Да и высокому начальству не боялся перечить. Не зря, видать, обе бабушки - Елизавета Фёдоровна и Гликерия Степановна, не сговариваясь, звали меня ПОПЕРЕЧНЫМ. А поперёк - то же, что наперекор. Так и наставлял меня в травмбольнице на путь истинный мудрый мой лечащий врач-хирург: надо наперекор всему заставить себя идти "через боль, через не могу".

"ДорогА дорОга - я иду по ней". Иду, как учили заново ходить. Через боль. Но помня добро.

Шрамы, словно меты.
Но, пройдя сквозь тьму,
Выхожу я к свету
Вопреки всему.

 person fokin 9

 

ВЕРЯ И ВЕРУЯ

Пусть жизнь меня окостылила
на роковом рубеже,
Сама же не опостылела,
и счастье совсем не стырила,
ведь счастье - оно в душе.
Живу я,
            и веря,
                       и веруя,

хоть жизнь моя нелегка,
однако она не серая,
коль радуюсь ей пока.
Порой непомерна плата,
что делает нас сильней:
осознанная утрата
иллюзий,
              надежд,
                         друзей.

То сводница,
              то разлучница...
Но с жизнью смирясь опять,
готов я ещё помучаться:
любить,
              страдать
                              и писать...

==========================

БОЛЬ

Крест и колесо

Солнце ярко светит мне в лицо.
Этот свет вовек не надоест.
Символ солнца - круг и колесо.
Символ веры - животворный крест.
Обещали братья во Христе
тишь да гладь, да Божью Благодать.
Господа распяли на кресте,
а у нас могли б колесовать.
Сказано не зря же "аз воздам",
раз крест накрест зачеркнули круг,
потому и должен каждый сам
возродиться после крестных мук.
Выбиваясь из последних сил,
воспарить не в силах над тайгой,
я реку страданий переплыл
с перебитой сломанной ногой.
А когда добрался до земли,
от потери крови изнемог...
Мне не только люди помогли -
ангел - мой хранитель мне помог.
Берег был обрывист и высок,
но спустился ангел, невесом:
жизнь, почти ушедшая в песок,
снова завертелась колесом.
И хотя уже сгущался мрак,
сквозь непроходимые леса
"скорая" крутила, как могла,
все свои четыре колеса.
Чтобы я из этих гиблых мест
был небесной силою влеком,
воссиял,
            как православный крест,
красный крест над лобовым стеклом.
Операций было ровно пять,
хоть с трудом, но выдержал их все,
чтоб уже на костылях скакать
весело, как белка в колесе.
Я лишь в травмбольнице понял вдруг:
лучше всё же ехать, чем идти,
потому что колесо и круг -
символ непрерывности пути...
Бог не выдаст, так свинья не съест.
И мои ещё продлятся дни.
Колесо спасительней, чем крест?
Господи,
               спаси и сохрани.

 

ГОСНАГРАДА

Был я молод,
              был я строен,
Был умён,
               да не богат,
И ни тем,
                ни этим строем
Так и не был удостоен
Государственных наград.
А попал в беду,
                 страдая,
Сам себя во всём виня,
Власть,
           хотя и не родная,
Удостоила меня.
И без всякого лукавства
На бюджетные рубли
Мне вручило государство
Как награду - костыли.
Хоть я жил не очень смело
И работал в меру сил,
Но оно меня имело,
Ну а я его - любил.
Государство,
                   я не гордый,
На ходу глотая пыль,
Я скажу, зачем мне орден -
Я согласен на костыль.
Не кричал я: "Мы пахали!"
Жил не рвал,
                     не лез из жил.
Мне медали не давали -
Заслужил я их едва ли:
Костыли я заслужил.
Костыли я вверх подъемлю,
Крикну: "Гады, по рублю!"
Я на них родную землю
Пуще прежнего люблю.
И по жизни,
                      и по дому
Будем вместе мы шагать,
Но зато теперь любому
Я могу НАКОСТЫЛЯТЬ!!!
Стал к себе гораздо строже,
Только кто же виноват
В том,
         что мне они дороже
Государственных наград.
Как вы с жизнью ни шутите,
Предстоит прощаться с ней...
Вы меня за всё простит:
За награду не взыщите -
Перед гробом пронесите
Эту пару костылей.

 

ПАМЯТЬ

"Одна шестая..."

До чего же складно разложили:
Тоталитаризм,
                           затем застой..
Будто не трудились и не жили
Мы на нашей - на одной шестой.
Спорят знатоки телеэкраньи
На кого им возложить вину.
Не пора ли собирать нам камни,
Чтобы снова складывать страну?
Сколько можно каяться и клясться,
Злобствуя и прошлое виня?!
До сих пор глаза ещё слезятся
От того великого огня.
До сих пор горят ещё ожоги,
До сих пор ответа не найти,
Где мы заплутали по дороге,
Что мы потеряли по пути?
Не пришло ли время разобраться,
Что нам всё же строить предстоит?..
До сих пор глаза ещё слезятся.
До сих пор душа ещё болит..

 

НЕ В ТРЕНДЕ

Водяных уже не стало мельниц.
Выросла на валенки цена.
Вместо мастеров и рукодельниц
Менеджеры среднего звена.ж
Их корпоративы, словно тризна
По банкетам брежневских времён.
На подрыв основ капитализма
Подрастает офисный планктон.
Им придётся очень постараться
Выдержать предательский искус,
Совмещая с жаждой потреблятства
Собственный финансовый ресурс.
Их глаза красны от мониторов -
Это века нового печать.
Вольным духом луговых просторов
Их уже не тянет подышать.
И они уже не представляют,
Оборвав связующую нить,
Например, как лошадь запрягают
Или как корову подоить.
Ну, конечно, дело не в корове!
Жизнь взамен другое им дала.
Потерялись, как зерно в полове,
Прежние ремёсла и дела.
Если живы, значит, слава Богу,
А исчезли - Господи, прости!
Некому прокладывать дорогу,
По которой нечего везти.
Я и сам почти забыл, что было
В давнем детстве деревенским днём:
"Запрягай-ка поскорей кобылу -
Для Пеструшки сена привезём..."

 

ГРЕХ

Кто последний?!

Жизнь повидав воочию,
Бит ею в пух и прах,
Снова к хирургу очередь
Выстоял на костылях.
А расплевавшись с нею,
Думаю невпопад:
Будет стократ длиннее
Очередь моя в ад.
Но и средь адской швали
Вякнет какой-то гад:
"Вы здесь не занимали -
Встаньте обратно взад!"

 

НА ПОРУКИ

Я счастлив был целых полгода,
но снова вернулся назад
из светлого рая природы
в асфальтово-каменный ад.
Я выдержу адовы муки
и к небу вернусь,
                              а пока
возьмите меня на поруки
деревья,
              река,
                      облака...

 

ДОРОГА

Фото на фоне заката

Посмотрите наивные снимки,
Любопытствуя со стороны:
Это я в своей вятской глубинке
Посреди своей дивной страны.
Костылями измеряв дорогу,
Не сужу,
            не ряжу,
                        не тужу,

А сижу,
          берегу свою ногу,
В предзакатные дали гляжу.
Словно в царстве любви и покоя
В стороне от трагедий и драм
Снова видится нечто такое,
Что навряд ли откроется вам.
Вновь наполнят меня, как впервые,
Безо всяких заёмных чудес
И глубинные токи земные,
И воздушная лёгкость небес.
Тут почувствую я, не вставая,
Несусветную силу свою,
Будто я, из земли прорастая,
Головою до туч достаю.
Ослепят на мгновенье зарницы,
Оглушит на мгновение гром...
Я успею ещё помолиться
И успею подумать о том,
Что грехи мои всё-таки тяжки,
Что платить буду полной ценой...
И небесные вольные пташки,
Торопясь,
               облетят стороной.

 

РЕКА МОЕЙ ЖИЗНИ - ВЯТКА

Сквозь жизнь мою протянутая нить:
Она - моя любовь,
                  моя услада,
Она - одна,
                  и мне другой не надо -
Никто её не в силах заменить.
Я буду с ней, покуда хватит сил,
Как жаль, что их осталось слишком мало.
Как я ни разу ей не изменил,
Так и она меня не предавала.
Святое имя родины моей,
Вело меня сыновьим чувством долга:
Всю жизнь свою я плыл и плыл по ней...
И доплыву...
                  Сейчас уже не долго...
Во мне её пронзительная тишь,
Со мной её извивы и излуки...
"И перестань, не надо про Париж",-
Как заклинал когда-то Юра Кукин.


============================

ДорогА дорОга

ДорогА дорОга -
Нет у ней цены,
Ведь она от Бога
Или Сатаны.
Выбор очень строгий,
Где добро,
                    где зло.
Мне с моей дорогой
В жизни повезло.
Шрамы, словно меты.
Но, пройдя сквозь тьму,
Выходил я к свету
Вопреки всему.
Волчьих ям так много
На исходе дней.
ДорогА дорОга...
Я иду по ней...

person fokin 10

 

 

УЧИТЕЛЬ

Не могу не сказать о том, без кого я не стал бы тем, кем стал.

Потрясение от первого прочтения стихов Юрия Кузнецова было сопоставимо с потрясением от стихов Есенина, Гумилёва, Рубцова. Я искал, находил и жадно впитывал всё, что было напечатано им ещё в подцензурные годы. А когда узнал о том, что Юрий Поликарпович стал вести поэтический семинар на Высших литературных курсах при Литинституте, сам себе поклялся, побожась, что сделаю всё, чтобы оказаться там. И добился. Во мне просто вибрировали его дерзкие, почти хулиганские строки: "Машинисту последний стакан, чтобы поезд летел, как собака...", когда ехал на фирменном поезде "Вятка" в Москву (как когда-то он из Краснодара). Чтобы тоже начать жизнь на другом уровне общения и творчества. Ведь спешил я не просто в столицу, а на целых два года учёбы у гения.

Когда-нибудь я ещё напишу большие воспоминания (если успею), а пока приведу своё письмо главному редактору журнала "Наш современник" Станиславу Куняеву, опубликованное в N4 за 2016 год.

"Уважаемый Станислав Юрьевич.

...Встречал Новый год с самыми дорогими подарками: через третьи руки (я ведь невыходной - сижу дома с костылями) Светлана Сырнева передала мне сентябрьский номер "Нашего современника" с моей подборкой и Вашу книгу "И бездны мрачной на краю"с такими важными для меня Вашими словами о том, что я "многому научился у Юрия Кузнецова".

Я читал журнальный вариант этой книги по планшету на койке в травматологической больнице после отбоя, когда все в палате спали. Прикрывал слезящиеся от мерцающего компьютерного света глаза, вытирал выступившие слёзы. Это были и слёзы памяти о моём Учителе: слёзы печали от того, что всё прошло, и слёзы радости от того, что всё было. Пробирал до костей (до искалеченных, с трудом и болью срастающихся костей!) странный холодок: виртуальное и реальное сплеталось воедино, как в стихах Юрия Поликарповича.

Вот так же в Вашей книге сливаются воедино в неразрывной гармонии мемуары и литературоведение, публицистика и философия, а бытовые зарисовки и диалоги (как в самом начале книги - в разговоре с сыном Сергеем) естественно поднимаются до исторических параллелей и обобщений. И в то же время это книга не стороннего наблюдателя-исследователя, а книга настоящего друга, имеющего выстраданное в совместной борьбе право на своё отношение ко всему излагаемому и даже на несогласие в чём-то со своим героем. Что не умаляет ни таланта, ни жизненной позиции, единой в главном, того и другого. Ощущение живого дыхания, прерванного, но не законченного дружеского разговора на равных - главное, что отличает Вашу книгу от большинства прочих воспоминаний о великом русском поэте современности.

Очень верно Вы выразили то, что я тоже интуитивно чувствовал в творчестве  Кузнецова: "Это не просто стихи. А может быть, и вообще не стихи в обычном смысле слова. Это скорее "откровения", как называется Апокалипсис, открывшийся отшельнику на острове Патмос. Их можно назвать "прозрениями", "озарениями", "затмениями", "ясновидениями", "наваждениями", "предвидениями" и даже "галлюцинациями"..." Мне довелось (почему-то остерегаюсь употребить выражение "посчастливилось", наверное не очень подходящее к попытке заглянуть в бездну даже с безопасного расстояния) несколько раз видеть своего наставника в такие минуты. Например, когда изредка удавалось уговорить Юрия Поликарповича после очередного семинарского занятия на ВЛК пойти узким кругом, в котором чаще всего среди нескольких человек был и Игорь Тюленев, в маленький зал ЦДЛ. Среди общего разговора, в котором мы, конечно же, ловили каждое слово Кузнецова, он вдруг неожиданно замолкал и замирал, словно уносился в некие неведомые нам миры. И мы все, не сговариваясь, тоже невольно замолкали и замирали на эти мгновения.Не знаю, как другие, но я и сейчас, вспоминая те моменты, уверен в том, что, как сказано об этом в книге, "многие его "наваждения"... рождались, скорее всего мгновенно, в результате метафизического усилия..."

Хотя, конечно же, и работать над облечением мысли  и чувства в слово он умел. И учил нас. Порой с трудом сдерживаясь от выплеска бурных эмоций из-за нашей непонятливости и неумелости. Резкий в оценках всеми признанных поэтических авторитетов, он не позволял даже малейшего высокомерия и уж тем более оскорбительного тона при разборе наших творений. Юрий Поликарпович, каким бы странным ни казалось это тем, кто не имел чести быть его учеником, - превосходный педагог. Могу утверждать это как педагог с высшим образованием, из-за чего меня  по условиям приёма нельзя было даже зачислять на Высшие литературные курсы, но, как мне позднее по секрету сказали, "Поликарпыч настоял". А для меня попасть в семинар Мастера было тогда главной целью и смыслом жизни. Без этих двух лет его творческих и жизненных уроков я просто-напросто был бы другим поэтом, да и человеком.

Вот что, Станислав Юрьевич, всколыхнула во мне подаренная Вами книга! И напомнила (впрочем, такое и не забывается) счастливые дни общения с Вами и с Юрием Поликарповичем во время Дней журнала "Наш современник" в Кировской области в 1997-м году. Ведь эта дата для меня - время нового отсчёта: начиная с этого года в журнале были опубликованы восемь моих больших отдельных стихотворных подборок, первые три из которых готовил к печати сам Кузнецов - заведующий отделом поэзии редакции, гений русской поэзии и мой пожизненный Учитель..."

Именно так - "Учитель" называлось моё стихотворение, открывшее "Венок Юрию Кузнецову" в "Нашем Современнике" (N2, 2008).

 

УЧИТЕЛЬ

            "В начале было Слово…»

 Я позволю себе,
                            я позволю –
Попрошу я, умерив свой пыл:
«Отпусти мою душу на волю», -
Как Учитель у Бога просил.
Превозмог он смиренную долю,
Из последних немыслимых сил.
«Отпущу свою душу на волю» -
Сам решил он.
                          И сам отпустил.
Я замру от нахлынувшей боли
По своей бесприютной душе,
Только что же ей делать на воле,
Если сил не осталось уже?..
Помогают стихи Кузнецова –
До сих пор я учусь у него.
Но спасает лишь Божие Слово –
То,
      что стало Началом Всего.

А о том, что послужило толчком к появлению стихотворения "Дот", сказано в эпиграфе к нему.

 

ДОТ

При обсуждении моих стихов в поэтическом семинаре Юрия Кузнецова на ВЛК одна поэтесса съязвила: «Фокин – вечный солдат, не созданный для мирной жизни, - он всю ночь будет дот строить, чтобы утром было куда грудью бросаться.» На что Юрий Поликарпович философски вздохнул: «А что их строить – их и так хватает…»

Ночь темна.
                     Хоть я вздыхаю тяжко,
Только ты не торопи рассвет,
Ведь на свежестиранной рубашке
Ни единой пуговицы нет.
Но однако спьяну или сдуру,
Или с горя, кто тут разберёт,
Чтобы грудью лечь на амбразуру,
Я себе ещё дострою дот.
А затем на миг замру у дота,
Как герой решающего дня.
Только в доте нету пулемета,
Да и нет гранаты у меня…
Рано не буди меня, подруга,
Ран вчерашних зря не береди
И пришей мне пуговки не туго –
Легче рвать рубаху на груди.
По утру без трепета и страха
Я шагну решительно вперёд…
Почему же вся в крови рубаха?
И откуда лупит пулемёт?!.

Всего-то один снимок у меня остался с моим Учителем. Вот я читаю в Герценке стихи, а Юрия Поликарповича почти не видно из-за трибуны.

person fokin 11

 

 

СТИХ С ПРЕДИСТОРИЕЙ

Когда-то я был первым писателем, который встретил в конце восьмидесятых после долгих скитаний возвращенца на родную вятскую землю Леонида Сафронова. Мы в те наши молодые годы, хотя и жили не близко, общались дружески и довольно часто. Однажды, когда семейство Сафроновых  с ним самим во главе, собираясь в Великорецкий крестный ход, босыми явилось из своего северного далёка в Киров и живописно расположилось у Дома Витберга перекусить с дороги, мне, срочно вызванному милицейским нарядом (так как кроме моего телефона Леонид других и не знал), пришлось улаживать ситуацию, успокаивая чрезмерную "бдительность органов". Уже тогда угадывал я в нём духовную мощь, которой тесно становилось в чисто литературной сфере. Тогда же и появилось, посвящённое ему моё стихотворение "Лучинушка", две строки из которого позднее были сочтены едва ли не пророческими. Когда Леонид стал отцом Леонидом - настоятелем храма во имя Святителя Николая Чудотворца в посёлке Рудничном, который сам и возродил на месте старой разрушенной в советское время церкви.

Об этом и не только написал позднее Андрей Рыбак на одном из православных сайтов.

Процитирую, оценив тонкую ироничность автора в адрес меня, грешного.

"По поводу принятия Леонидом Сафроновым сана священника можно рассказать следующее. Когда сам Леонид ещё не подозревал о столь крутой перемене в судьбе, нашлись в некотором смысле два провидца, или, сказать проще, пророка, причём, один из них, поэт Валерий Фокин, преуспел в этом качестве дважды, почти как Валаамова ослица. ...

В конце 1989г. группа писателей-поэтов поехала по районам Кировской области знакомить народ со своим творчеством. Группа, к которой причислили Леонида, посетила Афанасьевский район. Война с пьянством была в ту пору в самом разгаре. Поскольку это решение партии и правительства вступило в антагонистические противоречия с русскими традициями гостеприимства, то сервировку стола не венчала привычная стеклотара. Творческая элита Вятки, не обнаружив привычных ингредиентов застолья, заметно погрустнели. Сели за стол. Беседа не ладилась. Принесли чайники. Стали разливать по чашкам компот, но, к счастью, оказалось, что это вовсе даже и не компот, а весьма крамольный напиток, замаскированный под компот. Беседа оживилась. И, наконец, запели. Леонид стал явно солировать. Чуть позже поэт Валерий Фокин напишет: «Нам бы спеть с тобой в церковном хоре, ты споёшь, а я не потяну». Да, Валерий Фокин дотянул только до заведующего литературной частью Кировского драмтеатра, пресс-секретаря губернатора и председателя Кировской областного отделения писательской организации.

Чуть позже, в мае 1990 года, в Уржуме, на Днях Николая Заболоцкого, Леониду с приснопамятным Валерием случилось быть в фойе уржумской гостиницы. Там, развалясь в кресле, сидел некто рыжий, нечёсаный, одетый более, чем странно, чтобы не только проживать в гостинице, но и вообще где-либо проживать. Завидев вошедших поэтов, этот странный гражданин подскакивает к Леониду и, сложив руки под благословение, громко, но со странной интонацией произнёс: «Батюшка, благослови!» Леонид несколько попятился: «Я не батюшка!» На ту пору Леонид имел небольшую бородку, но Валерий Фокин в этом плане был более живописен: волосы под-горшок и борода, по форме более отвечающая особе духовного звания; лёгкая благородная седина довершала совершенство облика. Но странный гражданин благообразного Валерия как бы и не замечал, продолжая приставать к Леониду: «Ты – батюшка!» «Я не батюшка!» «Нет, ты – батюшка! Благослови!» «Да благослови его, пусть отвяжется!» - посоветовал Валерий. Но благословлять Леонид научился только спустя пять лет."

А вот и само, ставшее легендарным стихотворение-предсказание.

 

"ЛУЧИНУШКА"

                     ​"...в душе моей лучина
                      ​Все горит - не догорит..."
​                                             Леонид Сафронов

Анекдоты здесь травить неловко,
время есть подумать о себе
в скромной леспромхозовской столовке -
в деревенской рубленой избе.
Здесь, гордясь застольем небогатым,
нам почти в открытую нальют.
Отчего ж чужим и виноватым
сам себя почувствую я тут.
Чуть в соли горбушка,
​будто плесень
с краю её тронула едва.
Наших старых,
​наших дивных песен
забываю русские слова.
И сижу я, глаз не поднимая,
отодвинув в сторону вино...
Родина, как нищенка немая,
смотрит сквозь замёрзшее окно.
Инеем заштопанное платье
и морозный нимб над головой.
Не могу её в тепло позвать я,
словно я и сам глухонемой.
Это, Леонид, ещё не горе,
просто страшно слушать тишину.
Нам с тобой бы спеть в церковном хоре:
ты бы смог,
​а я не потяну.
Может, в этом главная причина
всех моих невыдуманных бед?..
"Догорай, гори, моя лучина!.."
Ради Бога, выключите свет!!

А уже через полтора десятка лет, когда отец Леонид стал легендарным батюшкой, появилось ещё одно посвящённое ему моё стихотворение.

 

БАТЮШКА

От этой спокойной уверенной поступи
Конвойные псы заскулят у ворот.
Отец Леонид.
Помоги ему, Господи,
Когда он с молитвою к зэкам идёт.
Для них всё порушено, предано, продано -
Их разве сподобишь грехи замолить?!
Для них это зона.
Для нас это родина.
Им надо бы выжить.
Нам надобно жить.
По месяцеслову с славянскими ятями
Тогда нас полюбят, поймут и простят.
Сжимает нас родина в крепких объятиях
Да так неотступно, что кости хрустят.
А нам отступать и негоже, и некуда:
Здесь наша земля, как она ни скудна.
И даже для самого зэка отпетого
Зон много,
а родина только одна.
Она нас карает, она же и милует.
Не каждый услышит Божественный Глас.
Но ты не один.
Ты с Небесною Силою.
Она за Россию,
а значит, за нас.
И мы, от сумы и тюрьмы сбережённые,
Спасённые, чтобы кого-то спасти,
Сумеем мосты, безвозвратно сожжённые,
Стихом и молитвою вновь возвести...
Ждёт батюшку паства его подневольная.
Могучий и рыжий, он крут, как скала:
При виде его, будто шавки конвойные,
Всё бесы хвосты поджимают, скуля.
Хотя всё оружье его против них -
лишь чистая совесть, молитва и стих.
Душа не погибла: жива, коль болит -
врачуй наши души, отец Леонид.

person fokin 12

 

 

МОЙ ЖУРНАЛ

В молодые годы страсть как хотелось печататься! Особенно в столице. Что по тем "застойно предперестроечным" временам было для поэтов из российской глубинки очень непросто, но зато престижно. И я печатался широко - от самой тиражной "Недели", популярных "Смены" (давшей мне с лёгкой руки её главного редактора Альберта Лиханова путёвку в литературу) и "Молодой гвардии", "Сельской молодёжи" и тогда ещё родных "Литературной России" и "Огонька"  до совершенно неизвестного мне журнала, куда я, кстати, ничего и не посылал "Русский язык и литература в таджикской школе".  Тогда ещё "свобода слова" в том числе поэтического не дошла до такого размаха, как в постреформенные времена: плати - и тебя напечатают даже в весьма солидном журнале с потускневшей репутацией. Знаю, что некоторые из моих вятских коллег-стихотворцев (Господь им судья!) пользуются такой возможностью. Я ни разу не платил за то, чтоб так напечататься. Но однажды не выдержал очередного предложения:

Словно в жизни всё перевернулось:
Если денег нет - так не пиши!..
Сутенёру из журнала "Юность"
Я по роже врезал от души.
Видно зря связался он со мною
С переводом строчек на рубли:
Не такой оплачены ценою
Строки нетоварный мои..."

Душевную и сердечную цену моих строк (простите тавтологию) оценили в журнале писателей России "Наш современник". От первых подборок, отобранных в печать заведующим отделом поэзии Юрием Поликарповичем Кузнецовым, до самых свежих, выходящих периодически уже после его смерти. Я стал старше и не рвусь, как некогда, "широко публиковаться". Да и зачем, если "Наш современник" удостоил меня чести быть его постоянным автором. И даже опубликовал на своих страницах моё поздравление с недавним юбилеем журнала - нашим общим праздником:

Во всей красе и дивной силе
И столько лет всегда со мной
Журнал писателей России,
Как отчий край и дом родной,
Что не могу я удержаться -
Не пожелать:
"Всегда живи,
Журнал писательского братства,
Сыновьей к Родине любви!"

Потому считаю не только уместными, но и совершенно необходимыми на моей писательской странице страницы некоторых моих подборок из моего журнала.

Валерий Фокин

 

person fokin 13

ПОДБОРКИ СТИХОВ

Душа, как раненая птица...

Отшумят над Родиной метели...

Душа моя насквозь пробита...

Заздравная чаша

Что тебе надо, товарищ?..

Жить вместе со своим народом

 

person fokin 14
На съезде Союза писателей России у Храма Христа Спасителя с товарищами по русскому слову (слева направо):
Николай Наседкин (Тамбов), Игорь Тюленев (Пермь), я - вятский, Пётр Краснов (Оренбург).

Подборка Валерия Фокина в журнале "Наш современник" N2 - 2021 год