offertory

Булотшка

Рассказ

 

Посвящается брату моему Вениамину Ситникову -
доктору медицинских наук, профессору Ижевской медакадемии.
Автор.

 

У детсадовской нянечки Лёли Решетниковой было два сына. Старший - четвероклассник Колька - в отца белобрысый, плечистый (называла она его Ломтик), учился во вторую дневную смену. Младшенького Витальку, который учился в первом классе, с утра приходилось будить ни свет ни заря и тащить в школу, взяв на закрошки. Этот был в неё, черноволосенький, и называла она его ласково Гвоздик. Укрытый от дождя столовой клеёнкой Гвоздик досыпал у матери на спине.

Известно, октябрь - грязник. Не пустишь малыша в полутемь. Провалится в какую-нибудь баралужину и весь извозюкается.

Город Киров в войну вовсе ослеп – ни фонарей, ни лампочек в подъездах домов. Дощатые тротуары осенью и зимой 1941-го растащили эвакуированные из Москвы работяги на дрова. И даже деревянные кресты с Богословского  и Ахтырского кладбищ истопили. А что этим бедолагам оставалось делать?  Приехали налегке в чужие места с танковым заводом: ни дров, ни съестных припасов. Вот и волокли, что на глаза попадалось. Еле перемучили первую военную зиму, а теперь вот вторая зима на носу, к ней кое-что огуревел заезжий народ, картошку свою нарастил, да и завод помогал, чем мог.

О чём только ни размышляла Лёля по дороге в школу. От мужа Фёдора с фронта пришло только одно куцее письмецо-треугольник: «Голодно, мёрзнем, многие погибли. Может, и я так же…» Наверное, в унылом кручинном настроении писать больше было не о чем, а тоску нагонять не хотелось. Вот и получилось письмо-коротышка. А теперь и такого нет. Может, вовсе загинул Феденька?

Проходными дворами для сокращения дороги пробиралась Лёля к школе. Хорошо, что Колька сапоги резиновые сумел заклеить, теперь не текут, а то бы шла сырым-сырёшенька.

Ещё беспокойнее роились мысли в голове у Лёли о её Гвоздике - Виталике. Чего с ребёнком стряслось, не понятно было.  Тучная басовитая учительница Олимпиада Викентьевна признала Витальку неспособным к учёбе: по арифметике не успевает, на уроках невнимательный. Вертится, еле читает по складам и вообще плохо соображает. Обидный этот приговор учительницы слушала Лёля с панической тоской. Пыталась сказать, что в садике мальчика все хвалили. Стихи звонче других рассказывал. А как полечку плясал под песенку: «Шарик Жучку взял под ручку, стали польку танцевать, а Барбосик - чёрный носик стал на скрипочке играть».  Лёля со слёзными от умиленья глазами смотрела на своего Гвоздика. И музыкальный работник хвалила его – поёт лучше всех, и уверяла, что непременно будет Виталик в школе отличником. А теперь, поди ж ты, – далеко её Гвоздику до отличника. Всё у него в тетрадках «плохо» да «посредственно». Ясно, что подмогать ребёнку надо, да как она поможет, коли в деревне бегала в школу всего один год. Читает сама через пень-колоду.

Колька, Ломтик её белобрысый, хоть и не отличник, но не жалуется на него учительница Наталья Серафимовна, говорит, что он твёрдый «хорошист». И теперь вся надежда на него. Пусть бы объяснял Виталику как примеры решать надо.

Колька и по хозяйству всё ладно обучился делать: дрова принесёт, печь затопит, картошку в мундире сварит. Голод не тётка – заставит вертеться. Ну и в магазине хлеб по карточкам выкупить – тоже Колькина обязанность. Больше-то ничего не отоваривают простым иждивенцам.
Одолела Лёля с сыном на закрошках семь кварталов и поставила Витальку на ноги около мужской школы, которая уже засветилась огнями, и валил маленький парнячий люд с портфелями, холщовыми сумками в двери.

– Ну, учися, Виталик, бастенько. Слушайся Олимпиаду-то  Викентьевну. Не вертись, – сказала Лёля.

Виталька скривил рожицу и, подпинывая коленками потёртый портфель, двинулся в школу.

– Слышишь, бастенько учися, – добавила Лёля вслед сыну.

– Ладно, – вяло и неуверенно откликнулся он.

В наполненной галдежом и гудом школе Виталька прежде всего залюбовался дежурным - шестиклассником Петькой Шамовым, живущим в соседнем с ними доме. Петька сегодня – красавец красавцем. У него красная повязка на рукаве комбинированной куртки, а в руке настоящая винтовка. Всё у неё по-заправдашнему, только на казённике круглая дырка, чтоб не стреляла. И хоть Петька строгий и ответственный сегодня, Виталька задал давно мучивший его вопрос:  а что если дырку на казённике глиной замазать или свинцом заколотить? Будет она стрелять?

Петька в это утро, как взрослый. Ответил, что винтовка стрелять не будет, а произойдёт взрыв  и может глаза выбить.

– Ты беги скорее, а то я звонок подаю, – сказал он и, подождав, когда Виталька доберётся до классной двери, затряс колокольцом.

Успел Виталька до прихода учительницы  занять своё место. Вошла большая, толстая, в меховой жилетке для тепла  Олимпиадушка, как называл её Виталька. На плечах необъятная шаль, под которой и портфель, и стопы тетрадей, и какая-то сумка скрываются.

– Встали, встали. Это чего, Виталя Решетников, всего тебя искривило? Выпрямись! Надо учителя уважать, – пробасила она.

Поначалу Виталя учительницу уважал и даже, наверное, любил, потому что она его по голове погладила, а потом ощутил, что она к нему стала уж слишком придирчива и строга.  Сосед по парте Сёмка Филин как-то принялся дуть в чернильницу. Доигрался – брызги всё лицо окропили, класс захохотал, а Сёмка заревел и сказал, что это  Виталька его подтолкнул.

– Ничего я его не толкал, – возмутился Виталька, но не поверила Олимпиадушка, потребовала, чтобы положил Виталька руки на парту.  Он положил.  Уча щёлкнула по ним линейкой.

– Вот как надо с негодными руками поступать, – назидательно сказала она.

Сёмка злорадно язык показал, Виталька ему по шее стукнул и ещё раз получил удар линейкой, на этот раз по лбу. Нет, не больно ему было, а обидно. Нельзя сваливать на него то, что он не делал. Обиделся он на Олимпиадушку. Несправедливая.

С тех пор попал Виталька в разряд озорников и лодырей: и пишет-то он хуже других, и примеры решать не умеет, и вообще, что бы ни случилось в классе, прежде всего Олимпиадушка виноватым считает Витальку.

Просматривая тетради, Олимпиадушка и на этот раз Виталькой была недовольна.

– Опять по чистописанию небрежно всё сделал, – говорила она, хотя ему казалось, что он упражнение выполнил ничуть не хуже, чем сосед по парте Сёмка Филин.

К Сёмке Филину у Олимпиадушки было особое отношение. Сёмкина мать была продавщицей в хлебном магазине. То и дело прибегала в класс, шептала Олимпиадушке, что забросили в магазин ячневую крупу или макароны и под вечер будут отоваривать крупяные карточки. Иногда она сама приносила Олимпиадушке бумажный кулёк с крупяными изделиями, и тот исчезал под необъятной шалью учительницы. У Витальки мать работает не на хлебном месте. Какой от неё прибыток. Вот и недолюбливает Олимпиадушка шалуна Витальку.

– Благодарштвую, – расплывалась в умильной улыбке Олимпиадушка перед Сёмкиной матерью.

Видать, язык у учительницы в детстве прищемили или ещё что случилось. Во всяком случае, многие слова она произносила с этаким пришлёпыванием и пришёптыванием: вместо «чернильница» – «шернильница», вместо «чётко» у неё получалось «щётко», а вместо слова «булочка» выходило «булотшка».

Вот с «булотшкой»-то и происходили самые обидные для Витальки истории.

После третьего урока приносила Олимпиадушка в класс коробку с булочками, которыми полагалось подкормить каждого ученика. Конечно, булочки эти были невелички  – всего на четыре хороших откуса, но всё равно приятно голод перебить ими. Одни мальчишки с удовольствием съедали тут же всю булочку до крошечки, заботливые прятали в карман и пощипывали, чтоб продлить удовольствие. И Виталька булочку припрятывал.

Но вот Олимпиадушка придумала этими булочками перевоспитывать непосидячих вертунов вроде Витальки Решетникова. Держа  в руке перочинный нож, она вспоминала все Виталькины прегрешения:

– Ты сегодня, Витя Решетников, вертелся, мешал всему классу. Кроме того, по чистописанию нехорошо выполнил задание, и вовсе тебе бы не полагалось булотшки, да уж пожалею тебя и полбулотшки дам.

Нож разрезал булочку надвое и получал Виталя только «полбулотшки».

У Витальки глаза наполнялись от обиды слезами, губы дрожали, хотелось крикнуть: «Неправильно! Всё неправильно». Но ведь не дома это. Зажав «полбулотшки» в кулаке, он ронял голову на парту. От обиды и унижения не мог удержаться от плача. Почти всем по целой булочке, а ему опять половинка.

– Ишь расхныкался. Раньше надо было думать. Заслуженное тебе наказание, – стыдила его Олимпиадушка.

Сёмка Филин как-то сказал Витальке, что его мать видела Олимпиадушку на Пупыревском чёрном рынке. Там учительница продавала булочки. Видимо, из половинок набиралось у неё пять или шесть целых. Их и продавала она.

Но не побежишь ведь на Пупыревку, где торгуют разной разностью, и не будешь кричать, что это его булочку продаёт Олимпиадушка.

С трудом отсидев четыре урока, с облегчением вырывался Виталька на посветлевший школьный двор. Там ребятня галдит, толкается. Но Витальке не до ребятни. Ждёт его там рыжий ласковый пёсик Лапка с хвостиком колечком. Лапка сразу бросался к Витальке. Вот тут-то и нужен припрятанный кусок булочки. Лапка-то вовсе, поди, голодный. А Лапка крутил хвостом, подпрыгивал, стараясь лизнуть Виталькину руку и даже лицо. Виталька гладил его: умник, умник, хороший. Дождался.

Поднимался Виталька на крыльцо старого деревянного дома, где размещался детский садик. Лёля, встретив сынулю, снимала с него потрёпанное, с коротковатыми рукавами пальтишко и уводила с глаз долой в чулан. В кухне, где бурлили котлы с супом и кашей, находиться не полагалось. Принеся ему алюминиевую миску супа и кусочек хлеба, с тревогой спрашивала:

– Ну, как поучился-то?

– Поучился, – неопределённо отвечал Виталька и принимался есть.

Конечно, кормить Витальку в детсаду не полагалось. Он ведь был уже школьником, но заведующая – сердобольная  Агния Михайловна делала вид, что не замечает этого.  Где Лёле-бедолаге найти прикорм для Витальки? Зарплатёшка всего семьдесят рублей в месяц¸  ну за мужа пособие на двоих ребёнков – 100 рублей. Таких денег едва хватает, чтоб хлеб по карточкам выкупить да за квартиру заплатить. Лёля – человек безотказный, за любую работу берётся, чтобы поддержать семью. По ночам выкопала яму, вычистила помойку и туалет, и в яму эту упрятала отбросы. Дрова пилит и колет. И в доме соседям позажиточнее бельё берётся стирать, мыть полы в холодных сенях. Те-то руки берегут, а ей своих не жалко. Только бы как-то просуществовать в войну да сыновей прокормить. А там, поди, Федя-то вернётся с фронта домой.

На крыльце сытого Витальку ждал нетерпеливый Лапка. Он знал, что Виталька не забудет о нём, даст хлебца кусочек, косточку с хрящиком, которую выпрашивала Лёля у поварихи, угостит. Лапка радостно молотил хвостом по крыльцу, заглядывая в глаза Витальке. Принёс? Конечно, принёс.

Наступали самые приятные часы в жизни Витальки. Ведь он мечтал стать укротителем зверей или клоуном, когда вырастет большой. Как-то до войны приехал цирк. Они всей семьёй ходили в этот цирк-шапито и там видел Виталька укротителя зверей и клоуна с собачками. Они так понравились Витальке, что решил он выступать в цирке, когда вырастет.

По мнению Виталика, Лапка был очень способный цирковой артист. Он прыгал через деревянное кольцо, как этого хотел Виталька, ходил на задних лапах, служил. Наградой были кусочки хлебца, того, что Колька оставлял Витальке на ужин.
За уроки садиться не хотелось, да и примеры опять какие-то дурацкие попались, на вычитание. Их Виталька не любил. Колька придёт из школы, поможет решить.

Кольке хорошо. У него учительница в четвёртом классе весёлая и добрая. Она с ними в кино и театр ходила и даже в мяч играла на школьном дворе.

А как-то Колька явился из школы домой и объявил матери, что велела Наталья Серафимовна приходить всем с расчёской или гребешком.

– Зачем это? – встревоженно спросила мать.

– Наверное, вшей чесать станут, – беспечно ответил Колька.

– Дак как это? При всех вот и будут вычёсывать?

– При всех, – сказал Колька.

Мать забеспокоилась. Расстелила на столе газету и принялась частым гребнем вычёсывать Колькину кудлатую башку. Оттуда с глухим стуком выпали четыре здоровенные пузатые вшины.

– Гли-ко, чо с тобой делается, – запричитала Лёля, и ломаным ногтем придавила с хрустом этих животин.

– Погоди, не дави, не дави, я погляжу, – взмолился Виталька. – У-у, какие звери. Они как фашисты, да? – закричал он.

– Выходит, я фашистов кормил –  обиделся Колька. – Скажешь тоже.

А мать ещё искалась с ножом в руках в Колькиной голове, давила гнид и ругала сына:

– Ты в баню-то теперь без отца ходишь, Дак, наверное, больше дуришь там да брызжешься, а надо по-хорошему мыться-то и с мылом.

После этого мать принесла из сеней холодную с мороза оцинкованную ванну, в которой мыли маленького Витальку, и, нагрев в кастрюлях воды, принялась мыть Кольку. Тому было стыдно. Сидеть такому парнищу голышом. Он артачился. Сначала раздеваться не хотел, потом в ванну залезать. Но мать была неотступна.

– Экой позор. Вшей, скажут, развели Решетниковы. Лезь без разговоров, – и шлёпнула Кольку по попе.
А Виталька бегал кругом и хвалился:

– А у меня вошек нет, у меня волосы короткие.

– А я вот и у Кольки обсапаю его лохмы, – пригрозила мать, но потом пожалела, оставила волосы.

Оказалось, вовсе не вшей чесать понадобились Наталье Серафимовне  гребешки и расчёски, а для того, чтобы создать шумовой оркестр. Каждому из парней раздала она по кусочку папиросной бумаги и научила, как из такой «губной гармошки» извлекать звук. К примеру, выдувать песню «Вдоль да по речке», «Коробейники». А когда сыгрался оркестр, потащила его Наталья Серафимовна в госпиталь выступать перед ранеными. Там концерт понравился. Да и ребятня тоже. У них у самих, наверное, дома такие же «музыканты» росли.

А один раненый спросил ребят, умеют ли они петь? Колька не растерялся и сказал, что он знает песню про «Юного барабанщика», который в атаку шёл впереди, и даже спел её.  Раненым и песня, и Колькин голос понравилась, а учительница смекнула: если оркестр станет подыгрывать певцу, вовсе хорошо получится, и велела Кольке выучить ещё одну песню «Орлёнок».

В этот вечер Колька с Виталиком  маршировали по комнате и пели песню про барабанщика, «Орлёнка», а ещё «А ну-ка песню нам пропой, весёлый ветер» из кинофильма «Дети капитана Гранта», про командира Щорса: «Э-эх, раненый идёт». А мама расплакалась:

– Вот бы папка послушал, как вы хорошо поёте.

На радостях она сделала завариху, поджарив муку на сковороде, прежде чем засыпать её в кипяток.  Вкуснущая получилась завариха, хоть и без масла.

Колькино пение Наталье Серафимовне понравилось. Чтобы у Кольки голос стал ещё звонче, купила она на рынке три настоящих сырых яйца и сказала:

– Выпей, Коля, чтоб в горле не запершило. Ты ведь у меня  солист.

Колька послушался, яйца куриные выпил. Вкусными они оказались. Только неплохо было бы их посолить да хлебцем заесть для сытости. Но Наталья Серафимовна сказала, что певцам без хлеба их пить надо. Остальные ребята с завистью смотрели на Кольку. Хорошо быть талантливым, яйцами поят.

Кольке раненые аплодировали, а у кого был гипс, то единственной рукой колотили о спинку кровати и костылями стучали.

– Молодец!

И Колька им все четыре песни свои спел. Домой вернулся довольный. Певцом стал.

– А Виталик в детском садике тоже красиво пел, – сказала мать. Она за своего младшенького больше переживала, чем за Кольку. Тот в обиду себя не даст, а вот Витальке худо приходится в школе.

Виталька приставал к Кольке, чтобы тот помог примеры решить.

– Опять Олимпиадушка мне булочку обрежет, – говорил он.

А Колька нашёл способ, как урезонить Виталькину учу. На перемене перед третьим уроком он заглядывал в первый класс. Олимпиадушка, наверное, понимала, что парень этот может рассказать о том, как она обрезает булочки и давала Витальке в этот день «булотшку» целую.

Однако с учёбой дела были плохи, и в табеле у Витальки стояли оценки «плохо» за четверть. У Сёмки Филина были «хорошо», хотя тот в ответах путался и писал плохо, и примеры решал неважно. Но его Олимпиадушка не ругала, Витальку же грозилась оставить на второй год.

Колька хорошистом заканчивал четвёртый класс. Жалел он только об одном, что Наталья Серафимовна в пятом классе преподавать у них не будет. Наберёт новый первый класс. Вот счастливцы какие-то попадут к ней. И понял Колька, что таким счастливцем должен стать его брат Виталька. Он как-то сказал Наталье Серафимовне:

– Возьмите моего братика Витальку в свой новый первый класс.

– Это как? Ведь он во второй перейдёт, – не поняла учительница.

– Нет, не перейдёт, – сказал хмуро Колька. – Его Олимпиадушка на второй год оставляет.

– Да что ты говоришь? Вроде такой живой мальчик, – посочувствовала Наталья Серафимовна.

– Плохо ему там и всё равно не будет толку, если во второй переведут, – убеждённо сказал Колька.

Второгодники обычно бывают унылые и хмурые, а Виталька в последний день учёбы был весёлый, словно отличником закончил год. Колька сказал ему, что Наталья Серафимовна согласилась взять его себе в новый первый класс.

И правда, у Витальки на этот раз дела пошли нормально. В классе  у Натальи Серафимовны и весёлым, бойким он стал. А потом даже прославился. Наталья Серафимовна включила в новогодний школьный концерт номер «Песня «Орлёнок». Исполняют братья Решетниковы Николай и Виталий. Хорошо они пели. Всем номер понравился, а Олимпиада Викентьевна по прозвищу «Булотшка» осуждающе сказала о Виталике:

– Может ведь, когда захочет. У меня вот не пел. Упрямый.

Себя она ни в чём винить не хотела.