Ночные песни

 

* * *

Куда торопишься, дружок?
Идет на улице снежок.
Ты посмотри, как он идет.
Ты проследи его полет.
Сперва летел как мошка он.
Потом,
как снежный махаон.
Какие могут быть дела,
Когда земля белым-бела…

Ах, снег -
мохнатый дивный зверь,
Плывет над городом, как тень.
И это лучшее,
поверь,
Что происходит в этот день.

 

* * *

Снег уже хлопьями валит,
гляди.
Больно по первому снегу ступать.
Валенки мягкие вытащит мать,
Тихо-пророчески скажет:
- Иди…

Я поменяю талант на любовь!
Я не хочу этой снежной зимы.
Снова зачем-то иду к белой бровке…
Господи,
будем ли счастливы мы?!

Первопроходцев не любит никто.
И не любил,
и – опять двадцать пять.
Что же за путь этот?
Боже, за что –
Только по первому снегу ступать.

 

МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ

Когда она
над куполом небес
Летела вдаль и ввысь без остановки.
Без страха,
без дешёвых трюков, без
пристяжных ремней
и без страховки!..
Со слабым зреньем
(Что огромный плюс) –
Весь мир вокруг
туманен и расплывчат.
И только слух.
Наитие и слух.
Зрачок в ночи
таинственен и крыльчат.
Ум?..
Был, конечно. Но совсем не тот,
Которым препарируются вещи.
Наитие и слух – её полёт.
И сон,
конечно, сон,
Который вещий.

 

ПОТОМ

Все самое ужасное потом произойдет…
Пока еще мы классные – семидесятый год!
В березовой обители есть майские жуки.
Пока еще родители от смерти далеки.

Еще любовь, как музыка,
Жива, щедра, вольна…
И позади с разлуками
Безумная война!

Мы смелые, мы умные.
И нет на свете бед!
Мы солнечные, лунные,
Нам восемнадцать лет!

Мы юные, отважные,
И вся страна – наш дом.
…Все жуткое, все страшное
Произойдет потом.

 

* * *

Ах, как весел, прозрачен и звонок
День
в начале дороги!
И смеётся душа, как ребёнок,
И не помнит о Боге.

Да и что же ей помнить,
скажите,
Если верных друзей – общежитие,
Если славных любимых – семья?!
Все открыты пред нею моря!

И плывётся ей в разные страны,
И несётся ей в синюю высь.
Сколько в милых друзьях обаяния –
Жизнь!

Но когда же она запророчит.
Вдруг,
поранившись, закровоточит
Фразой,
словом,
строкой,
многоточием –
Всё!

Разойдутся, как в сказке, где тает
Снег на чистом пороге…
У поэтов друзей не бывает –
В результате. В итоге.

 

* * *

Сыну

- Мама-мама, как неистово
Плачут скрипки в вышине!
Как дорожка серебристая
Прямо под ноги ко мне
Так и падает, и стелется –
Невозможно обойти.
Знать, под этим ясным месяцем
Нет прекраснее пути.

- Не ходи, малыш доверчивый,
Этой лунною тропой.
А не то на веки вечные
Потеряешь сон-покой.
А иначе сердце нежное
Обовьёт печаль-змея.
А иначе неизбежною
Будешь жить тоской,
как я…

 

КСЕНИИ НЕКРАСОВОЙ

Эта дудочка невзрачная -
Господень инструмент.
Эта дурочка – при улочке…
Вся жизнь её момент.

Бог возьмёт и тихо выдохнет
Через её уста
Тайну-мудрость, чудо-музыку,
Что сказочно проста.

И на миг притихнет улочка
(За ней весь белый свет)
И поймёт, что этой дудочки
Прекрасней в мире нет.

А потом опять по улочке
Она (шурум-бурум)
Побредёт.
И скажут: - Дурочка.
И в жизни ни бум-бум…

 

* * *

Такая знакомая улочка –
Аптека, детсад, булочная.
Хрущобы пятиэтажные,
Подъезды распахнуты каждому,
Как прежде…
Но мне уже кажется,
Что мне никогда не отважиться
До крайнего дома дойти,
Который шагах в пяти.
На третий этаж подняться,
В девятую дверь постучаться…

Такие, мой друг, дела –
Когда-то я тут жила.

 

ОХРИПШИЙ ГОРН

Ты дымом и огнём
спалил себе всё горло.
Успеть бы – говоришь.
Чего ещё успеть?
Куда теперь, куда
надорванному горну,
Какие позывные
картавить и хрипеть?!
Когда струилась кровь
по узкой горловине
В былые времена,
всё было нипочём.
А нынче – оглянись,
Ты сам во всём повинен.
И нечего пенять
на время с палачом!

 

РЕШКА И ОРЁЛ

Жертва жаждет палача.
Хоть страдает, хоть боится,
Словно раненая птица
У железного плеча
Плачет.
Рана горяча.
Ждёт палач прихода ночи.
Ждёт когда взойдёт луна.
Ищет жертву –
где она!
Он беснуется.
Клокочет
В нём горячая струя.
Разве это не семья?!

Солнце светит
или вьюга
Заметает тополя,
Но не могут друг без друга…
Разве это не семья?!

Хоть сидят на разных ветках,
Но в одной огромной клетке –
Плётка, стул да стол…

Как единая копейка,
Эта адская семейка:
Решка и орёл.

 

* * *

Было счастье, были радости…
Ничего не говори.
Словно астры в жёлтом августе
Этой ночью фонари.

А ноябрь суровый с проседью.
Что-то будет в феврале…
Мы ведь тоже были, Господи.
Мы ходили по земле.

 

* * *

Если сердце отлюбило – уходи.
Ничего уже не будет впереди.
Постарайся,
постарайся всех простить.
Птицу в клетке
на свободу отпустить.
…Все равно в пустом круженье листопада
Сердце слабое не выдержит распада.

 

* * *

Мне не надо уходить.
Я давно уже простила
И простилась
с тем, что было.
Так что –
быть или не быть –
Мне уж не решать, поверьте.
Это пусть решают дети,
Тем, которым плыть да плыть.
Я давно уже как тень.
Отсмеялись мои годы.
Укатили мои воды.
Даже ласковая лень
От меня ушла к другому,
Сильному и молодому.
Я давно качу-лечу
На фанерке озорной
Вниз по горке ледяной,
Словно в детстве.
И со мной.
Только ветер, только звёзды,
Только лунное окно.
Хорошо лететь одной.
Хорошо лететь на дно.

 

ЯБЛОЧНЫЙ СПАС

Свежестью пахнет,
домашним вареньем.
Яблоко ахнет на землю,
и пеньем
Гулким откликнется тотчас земля.
Шелест деревьев,
Жужжанье шмеля…
Дети в саду мастерят оригами.
Озеро сладких плодов под ногами.
Солнечный день,
как крылатый Пегас –
Яблочный Спас!

 

ВАРЛАМУ ШАЛАМОВУ

Не стихи текут,
но слёзы
В дневниковую тетрадь.
…Летний вечер тих и розов.
Только память тянет вспять,
Где колымские морозы
Жгут сквозь ватник…
И опять
Не стихи текут,
но слёзы
В дневниковую тетрадь.

 

* * *

Мы были с тобою не просто когда-то знакомы.
Мы были с тобою близки и немного похожи.
Те первые листики на оживающем клёне…
Я всё это помню.
А ты? Ты не помнишь, быть может.
Как мы от тепла трепетали на солнечной кроне,
Как робко и нежно, порою, друг друга касались.
Недаром же линии жизни на наших ладонях
Навеки прожилками листьев кленовых остались.

 

НИКОЛАЮ РУБЦОВУ

Он пошёл по этажу,
Где безмолвно и безлико.
Там, где шутки, споры, крики
Не смолкают – я скажу.

Он добрался до окна.
Молча повернул обратно.
Чьи-то контуры и пятна,
Чьи-то тени бились на

Стенах и на потолке.
Вспомнил Джонатана Свифта.
Синий якорь на руке
Нёс старательно до лифта.

Впрочем, лифтом пренебрёг.
Год и месяц перепутав,
Огибая лилипутов,
Память мучил и берёг.

С этой ношей непростой –
С якорем, а не с короной –
Он покинул дом пустой –
Многолюдный, многозвонный…

 

В ЭТОМ ГОРОДЕ

В этом городе
я прожила целый год.
В этом городе,
где заборы, крапива, собаки…
В этом городе,
где в большинстве своём пьяный народ,
Я поселилась у одной женщины
в деревянном бараке.
Она тогда была моложе,
чем я сейчас.
У нее были фанерные стены
и довоенная фляжка.
Два диванчика, стол,
рукомойник, печка и газ,
И ещё дочка,
по-моему, тогда первоклашка.
Эта женщина покупала
дешёвый портвейн и
На старый проигрыватель
ставила диск Пугачевой…
Солнце вдруг освещало
фанерную комнату изнутри,
И было нам весело и бестолково.
Я ходила по пьяным улицам
каждый день.
В пьяном городе,
где кладбище посередине.
Там буйным цветом иногда
зацветала сирень.
А иногда шёл снег.
И плакал котёнок на льдине,
На реке,
где сновали баржи туда-сюда…
И я чувствовала,
что чувствовал тогда тот котёнок.
Потому что и в этом городе,
и в другом, и – всегда
Я ощущала себя отщепенцем
с пелёнок.

 

ЖЕТОНЧИКИ

(житейская история)

Однажды на Коневском рынке,
На вятском холодном ветру
Я встретила, Господи, Римку –
Соседку, почти что сестру.

И время назад по овражкам
Мгновенно метнулось туда,
Где жили мы в пятиэтажке,
И молоды были всегда.

Пошли мы тропой придорожной,
Раскрыть за секретом секрет,
И врали друг другу безбожно,
Что мы не меняемся, нет.

А нынче,
в пустой раздевалке,
В обычной столовке торцом,
Встречаю сестру её Галку
С расколотым шрамом лицом.

Лицом…
Гардеробщицей стала.
Жетончики-кольца при ней.
А раньше красавица Гала
До слёз доводила парней.

Я помню,
влюблённая свита
Ловила её на лету.
Была она чуть не убита
За эту свою красоту.

Она меня сразу узнала,
Жетончик метнув колесом,
Сказала:
- А Римки не стало.
Скрутило за месяц. И всё…

Мне есть расхотелось.
Усталость
Вернула меня в те года.
Всё думалось, всё вспоминалось,
Как дружно мы жили тогда.

Потом всё снесло, как из пушки.
И кончились лето-зима.
Вы где, две сестры-хохотушки?
И где я, и где я сама?!

Жетончик я Галке вернула,
Не глядя в разбитое, то,
Что было лицом.
Протянула
Она мне пакет и пальто.

Жетончики. Смерть. Раздевалка.
Провинция нищая.
Жизнь.
- Держи, -
улыбнулась мне Галка
Разбитой губою, - Держись!

 

* * *

Душа моя,
что с тобой стало?!

Какие ветра пронеслись?
Ты так безмятежно взмывала
Когда-то в бездонную высь.

А нынче – молчишь виновато,
Вся боли и жалости ком.
Да всё ещё рвёшься куда-то
На свет
с перебитым крылом.

 

* * *

Мне небо – родная земля.
Стада облаков проходящих
И сумрачных туч…
Для меня
Всё это и рощи и чащи.

Я – путник, я – гость на земле.
Мне всё здесь и все интересны.
Но дом мой в заоблачной мгле –
В прозрачной купели небесной.

Не нужно мне благ и любви,
Земного ни рая, ни чуда…
Все лучшие песни мои
Оттуда, родные, оттуда…

 

* * *

Смотрю на мальчиков, на девочек
Как им безудержно хохочется.
Пока они не знают вечера –
Им кажется, что день не кончится.

Им вечным кажется мгновение,
Где солнце замерло над крышей…
И это чудо-заблуждение
Такой уверенностью дышит!

Ах, я, наверное, завидую
Всей этой юной оголтелости.
Всей этой беспощадной придури.
Всей этой безграничной прелести.

А между тем
опять за окнами –
Ночь (не дурнушка, не красавица)
Крадётся тихо,
смотрит около
И как-то странно улыбается.

 

* * *

У молодых полно амбиций.
Им славы хочется.
Им снится
Поклонниц юных вереница
Иль золотая колесница
Летящих на Олимп коней.
Кто в ней?..

У молодых сердца, как птицы!
У стариков ещё нежней.

Похожи молодость и старость,
Как… скажем, осень и весна –
Разлука, встреча, грусть, усталость…
Но жизнь прекрасна и ясна.

И только лето, только лето
Всего опасней для поэта.

 

* * *

Бабочка-капустница
Надо мною кружит.
Хочется мне радости,
Хочется вина.
Но круг моих товарищей
Становится всё уже
Скоро-скоро, видимо,
Останусь я одна.

Я пойду по облаку,
Пойду я по седому.
Но, увы, не встречу я
Близких-дорогих.
Бабочка-капустница,
Сделай по-иному,
Чтобы всё же встретила
Я любимых, их…

 

* * *

Можно сделаться поэтом.
Ямб освоить и хорей.
Все угадывать приметы
Перелесков, гор, морей…

Можно-можно
так и этак,
А потом наоборот.
Если слог красив и меток,
Ждут раскрутка и пирог.

Можно!
Только тайной дверцы
Не открыть.
Не быть в раю.
…Слишком ровно бьётся сердце.
Слишком ровно, говорю.

 

* * *

И вот иду.
И тысячи иголок
Вонзаются –
морозный воздух колок,
И ветер крут,
и путь тернист и долог,
Но впереди –
сквозь слёзы на глазах –
Не райский сад,
не звёздный царский полог,
А маленький
заброшенный посёлок,
Откуда вышла
сотню лет назад.

 

* * *

Конечно, осень,
конечно, осень
Мне всех милей.
Милей апрелей,
сквозных капелей
И февралей.
Лист догорает.
Дрожит и тает.
Последний лист.
И тихий ангел
над всем витает.
Спасён и чист.