Дядя Саша

 

Так называют моего дядю, который живет в Москве и приезжает к нам каждое лето, чтобы отдохнуть от городского шума. Дядя Саша худой, маленький, загорелый и жилистый, как все деревенские мужики. Он любит выпить и поговорить. В пьяном виде он пристает к одиноким женщинам, легко находит с ними общий язык и часто возвращается домой только под утро, ещё белее пьяный, чем был вечером. И мне иногда непонятно, для чего он заводит эти случайные знакомства, чтобы любить местных вдовушек, одаривать их лаской, или для того, чтобы опивать их в тихие ночные часы?

Дядя Саша всегда весел, потому что почти всегда пьян, от него не услышишь жалких сетований на жизнь, грустных воспоминаний и слов покаяния. Дядя Саша доволен жизнью, хотя за душой у него нет ни гроша. После себя он ничего не оставит ни детям, ни внукам, да они, вероятно, и не ждут от него ничего хорошего. Зато дядя Саша уверен, что он живет правильно, и ни на какую другую эту свою жизнь не променяет, так уж он устроен.

Как-то я был проездом в Москве, естественно, дядя Саша решил меня встреть на вокзале. При мне была бутылка водки, и дядя Саша каким-то таинственным образом это почувствовал. Если дело касается выпивки - в дяде Саше просыпается экстрасенс. Мне не хотелось пить на улице, но дядя Саша стал настаивать. Тогда я привел последний аргумент.

- Я из горла не пью.

- А зачем из горла, - тут же нашелся дядя Саша и повел меня какими-то тайными тропами в крохотный сквер, расположенный поблизости от Казанского вокзала. В этот сквер проникал зигзаг странной водосточной трубы от соседней крыши. Дядя Саша сунул руку в трубу и вытащил оттуда настоящий граненый стакан, причем довольно чистый.

- Вот. Тут всё приготовлено.

- Что всё? – переспросил я.

- А вот.

Дядя Саша ещё раз сунул руку в водосточную трубу и вытянул из неё целлофановый пакет, в котором оказалась копченая селедка и черный хлеб.

Дальнейшее продвижение к дому дяди Саши было сопряжено с демонстрацией ещё более виртуозных фокусов. Дошло до того, что в одном из скверов он достал из дупла пожилого дерева полную бутылку перцовки. Потом в одном из подъездов, в углублении между дверным косяком и стеной обнаружил заначку в тысячу рублей, пакет со сменной обувью и удилище. Я уже стал подозревать, что в следующем тайнике, чего доброго, может оказаться голая женщина, так как дядя Саша с большим энтузиазмом стал рассуждать о любовных похождениях.

Надо признаться честно, Москва в тот вечер произвела на меня гнетущее впечатление. Меня буквально тошнило от Москвы. Она была холмистой и пересеченной местностью, где все дороги почему-то ведут в гору, и ни одной – с горы. Передвижение по такой непривычной Москве было сопряжено с большими трудностями. А присутствие мавзолея Ленина и Кремля в этих каменных джунглях вообще могло показаться кощунственным.

Подходя к двери своей квартиры, дядя Саша на всякий случай предупредил:

- У меня жена хотя и кобра, но не кусается. Только шипит. Так что ты внимания не обращай. Вот такие пироги.

Я и не обратил. Просто не смог сосредоточится, чтобы обрести это самое внимание. Видел только образ его жены, причем временами весьма расплывчато, как на картинах позднего Эдгара Дега. Скорее всего так проявила себя перцовка, а может быть бутылка «каберне», которую дядя Саша нашел у себя в кармане в самый последний момент. Каким образом она так долго оставалась там незамеченной, для меня и по сей день остается загадкой. А может быть, это был очередной фокус дяди Саши.

В день своего приезда к нам дядя Саша обычно спрашивает у нас, нет ли для него какой-нибудь срочной работы, и хотя работа такая у нас всегда имеется, мы великодушно отвечаем, что к нам он приехал не работать, а отдыхать. Вот пусть и отдыхает. Зачем суетиться... Потом, как бы вскользь, сетуем, что заборы вокруг сада совсем обветшали, и нижнее бревно в бане надо бы заменить. Дядя Саша слушает нас, с пониманием кивает головой, обещает заняться этой работой завтра же, а сам на следующее утро начинает делать запоры к многочисленным дверям. И так продолжается до конца месяца, пока не кончается его отпуск. Обычно он заменяет старые деревянные вертушки на новые, иногда вместо одного вертушка прибивает два для прочности, и при этом почему-то уверяет нас, что в Москве полно жуликов. Там без хорошего запора не обойтись.

- Везде в России народ жуликоватый пошел. Совести у людей не стало. Ни в Бога не верят, ни в коммунизм. От этого и вино стало дорогое. Вот такие пироги.

Каждый вечер дядя Саша ходит на рыбалку. Перед рыбалкой он долго копает червей за колхозной полуразрушенной фермой и разговаривает с редкими прохожими. С этими разговорами и прозвище себе заработал. Как-то остановил незнакомых парней и давай загибать им хитрые московские анекдоты. Парни конечно уши развесили, стоят, слушают, смеются во всё горло, а он между делом достал из земли огромного красного червяка – сунул его в рот, изжевал и проглотил. Ну конечно, на самом деле дядя Саша червяка не ел, а спрятал его в рукаве просторной куртки, но парни от этой его выходки долго были в ударе. «Во, дает, барыга»! И пошло-поехало: «Дядя Саша, который червяка съел». Сейчас дядю Сашу никто иначе и не называет, а если видят на улице - то непременно здороваются. Как же не здороваться, если это тот самый дядя, который червяка съел. Никто толком не знает дядю Сашу и не думает о нем всерьез, зато про червяка, которого он съел, знают все.

После рыбалки и короткого ужина дядя Саша обычно рассуждает о судьбе русского народа. Мы всей семьей выходим на веранду, чтобы его послушать. Иногда к нам присоединяются и наши соседи. Приходит Никифор Воскобойников со своей упитанной женой. Даша Кузовлева – пенсионерка из соседнего дома, Антон Гаврилович - потомственный рыбак.

Излагая свои мысли, дядя Саша стоит перед нами в черных вельветовых штанах и серой майке. Его худые руки скрещены на груди. Он слегка пьян, красен и возбужден, а мы слушаем его, сидя на старом диване и отдыхам душей.

- Русский народ жилистый по своей натуре, - начинает дядя Саша издалека, - сколько на него не нагрузи - он любую ношу потащит. Русскому человеку ничего не надо, только кусок хлеба, да тряпку какую-нибудь срам прикрыть - вот и всё. Ни будущего ему не надо, ни прошлого. Он только настоящим живет. Да и о каком будущем может идти речь, если каждый человек в России рождается всё начинать сначала. Дед жил, работал, но ничего после себя не оставил, отец жил, работал - и тоже ничего не оставил, а внук может решить, что работать вообще не нужно, всё равно после себя ничего не оставишь. Вот такие пироги.

- Все так живут,- вмешалась вдруг моя жена.

- Ха-ха, все! Нет, милая моя, не все. Да у нас в Москве многие живут совершенно другой жизнью. Такой жизнью, которую вы здесь даже представить себе не можете...

- А что там особенного?- не понимает дядю Сашу Никифор Воскобойников.

- Вы, что думаете, что так умные люди живут, как все вы? В пять часов встают и в десять лежатся, да всё это время в работе, в поту, в заботах о хлебе насущном? Черта с два! На вашей-то шее знаете, сколько народу сидит, милые мои! Как раньше сидели - так и теперь сидят. Им ваши заботы кажутся дикостью, они бы в вашей шкуре дня не выдержали. Сбежали бы отсюда к чертовой бабушке.

- Кто они-то? - недоуменно спросила пенсионерка Даша.

- Да артисты разные, журналисты, писатели, депутаты и прочая шушера. Все московские бездельники. Я ведь вижу, как они работают. И какой от их работы прок. Хотя они считают себя элитой.

- Эта элита, небось, тоже жарит картошку на постном масле, - вмешался в разговор мой рассудительный сосед.

- Ну, не скажи, - перебил его дядя Саша, который съел червяка. - У них к жизни другой подход, мерки другие, черт возьми! Вот у тебя какая цель в жизни? Денег скопить, дом построить, пчел развести. А для них это дело десятое, пустое. Дом у них государственный, деньги идут соответственно чину, главное - карьеру делай не забывай. А в этом деле у нас давно мафия сложилась. Попал в компанию - они тебя вытащат, - не попал – утопят, сколько не греби.

- Ну, уж это ты перегнул палку, - снова вмешался Никифор, который всегда слушает дядю Сашу с некоторой долей скептицизма. – Мафия - это в Италии или Америке, а у нас мафии нет. Мы, брат ты мой, это понимаем не хуже тебя, мы не безграмотные.

- Мафии нет? – удивился дядя Саша. – Ну, вы даете! Да она у нас всюду. У нас же всё сейчас держится на взятках, всё по договоренности. У нас можно всю жизнь чего-то добиваться, нервы портить, работать как вол, а можно договориться с умным дядей, который всё устроит. И всё будет чики-брики.

После этих слов Никифор Воскобойников делает голову набок и чешет за ухом, видимо чувствует, что дядя Саша в чем-то прав, но признать его правоту не хочет. Его большое коричневое лицо приобретает суровое выражение, а маленькие тёмные глазки начинают быстро бегать.

- Ну, может ты и прав, может и прав... в чем-то, - лениво произносит он и для чего-то расстегивает свой старый серый пиджак в полоску. - Только всё равно социализм капитализма лучше...

Я слушаю дядю Сашу и думаю о том, что у каждого человека на земле свое счастье и своя трагедия. Счастье жизни и трагедия понимания нелепостей этой жизни. Особенно заметно это на Руси. До тридцати лет человек в России живет своей жизнью, но не в своей шкуре, а потом вдруг понимает, что это не его жизнь. Всё в этой жизни

не по нему, всё, не так, как нужно. И начинает терзать его недовольство, он грезит по чему-то новому, старается стащить с себя старую шкуру, но стащив - вдруг оказывается голым, убогим и вовсе несчастным. Нет для него ничего нового в этом мире - один он в бескрайной степи. После этого возвращается он к людям и просит, чтобы одарили его новой шкурой, новым унижением. И, получив эту новую шкуру, живет в ней до последнего своего часа, живет тихо и незаметно, безропотно, ожидая свободы хотя бы для души. И когда выпадает ему редкое счастье петь во всё горло - то кричит он так мощно да жалостливо, что плакать хочется и бежать в темную даль, где дрожат и колышутся над землей безучастные звезды. И что же она такая непонятная, эта самая русская душа. Или столько в этой душе накопилось, что не высказать, не превозмочь.

- Не умеем мы жить так, чтобы чики-брики, - продолжил между тем дядя Саша, который съел червяка, - не умеем. Если у нас одно дело в гору идет - то другое непременно валится. Если одно строят - то другое - ломают. Иначе мы не можем, не приучены, а надо бы уже научиться... Если мы народ грамоте обучаем - церкви начинаем крушить. Промышленность развиваем – сельское хозяйство губим. Технику покупаем - лес предаем. И так без конца...

Я смотрю за окно, там колышется под легким южным ветром густой и мягкий малинник. Когда ветер усиливается, он нагибает тонкие побеги и я вижу серебряную изнанку узорчатых листьев. Как будто чья-то невидимая рука нежно поглаживает их. Легкий вечерний свет уже струится по кронам яблонь. Темно-зеленая смородина осыпана черными точками ягод, кусты смородины расположены так часто, что сливаются в две тёмные линии, уходящие к горизонту. Раскидистая черемуха нависла над погребом, и лениво раскачивает темными ветвями, как будто хочет кого-то напугать.

Я смотрю за окно, и мне вдруг делается тоскливо - тоскливо, как в темной осенней ночи, когда воет где-то в конце улицы страшная собака местного ветеринара. И я не знаю от чего мне так тоскливо. От слов дяди Саши, или от воя этой собаки. Мне хочется встать и уйти с веранды в сад, пройти вдоль кустов смородины к реке и забыться там над вечным простором. Река как магия, она зовет к себе. Манит. Река отражает небо и звезды, она струится в тихом вечернем великолепии и успокаивает, расслабляет.

Однажды дядя Саша вернулся с рыбалки с прекрасным уловом. В то уро ему явно сопутствовала удача. Он принес сома на восемь килограммов и двух широких как лопаты лещей. Не без гордости кинул всё это на кухонный стол и стал ждать комплиментов. От моей жены они последовали незамедлительно, меня же немного смутило то обстоятельство, что дядя Саша не стал рассказывать, как и где он всё это поймал. Зато жена уловом дяди Саши была очень довольна. Она сварила прекрасную уху, нажарила целую сковороду лещей и уже собралась позвать на обед соседей, когда дядя Саша пространно намекнул, что делать этого не нужно.

- Почему? – удивилась она.

- Это желание рыбака. Я вас хочу угостить, а не соседей.

После этого я вспомнил про мобильный телефон, который однажды ни с того ни сего подарил мне дядя Саша. Я по инерции спросил у него, откуда у него этот телефон. Раньше я его не видел. Дядя Саша ответил, что нашел его на пляже. Я принял этот подарок, но про себя подумал, что в возрасте дяди Саши делать такие находки как-то неловко, как-то рискованно.

Уху мы ели на веранде. Запах от ухи был божественный. Сомятина оказалась на удивление жирной и вкусной. И всё было бы великолепно, если бы в конце вечера к нам на веранду не ворвался Коля Волгарь – потомственный рыбак и с порога не закричал:

- Откуда рыба?

- А что случилось? – испугалась моя жена.

- У меня садок срезали. Поймаю – убью, - пояснил Коля Волгарь.

- Это… дядя Саша наловил, - неуверенно пролепетал я.

- Я нарыбачил сегодня утром, - подтвердил невозмутимый дядя Саша.

- Сомятина есть? – снова спросил Коля Волгарь.

- Нет, - нашелся дядя Саша, - только налимы. Но крупные.

- А-а-а, да налимы… крупные только, - бледнея, пояснила жена.

- Всё равно, поймаю – убью, - пообещал Коля Волгарь, уходя.

И по тому, как он хлопнул дверью, мы поняли, что он обо всем догадался. И это было не смешно. Такого позора мы никак не ожидали.

Больше дядя Саша к нам не приезжал, хотя мы его и не приглашали, если

честно.ф

в Москве и приезжает к нам каждое лето, чтобы отдохнуть от городского шума. Дядя Саша худой, маленький, загорелый и жилистый, как все деревенские мужики. Он любит выпить и поговорить. В пьяном виде он пристает к одиноким женщинам, легко находит с ними общий язык и часто возвращается домой только под утро, ещё белее пьяный, чем был вечером. И мне иногда непонятно, для чего он заводит эти случайные знакомства, чтобы любить местных вдовушек, одаривать их лаской, или для того, чтобы опивать их в тихие ночные часы?

Дядя Саша всегда весел, потому что почти всегда пьян, от него не услышишь жалких сетований на жизнь, грустных воспоминаний и слов покаяния. Дядя Саша доволен жизнью, хотя за душой у него нет ни гроша. После себя он ничего не оставит ни детям, ни внукам, да они, вероятно, и не ждут от него ничего хорошего. Зато дядя Саша уверен, что он живет правильно, и ни на какую другую эту свою жизнь не променяет, так уж он устроен.

Как-то я был проездом в Москве, естественно, дядя Саша решил меня встреть на вокзале. При мне была бутылка водки, и дядя Саша каким-то таинственным образом это почувствовал. Если дело касается выпивки - в дяде Саше просыпается экстрасенс. Мне не хотелось пить на улице, но дядя Саша стал настаивать. Тогда я привел последний аргумент.

- Я из горла не пью.

- А зачем из горла, - тут же нашелся дядя Саша и повел меня какими-то тайными тропами в крохотный сквер, расположенный поблизости от Казанского вокзала. В этот сквер проникал зигзаг странной водосточной трубы от соседней крыши. Дядя Саша сунул руку в трубу и вытащил оттуда настоящий граненый стакан, причем довольно чистый.

- Вот. Тут всё приготовлено.

- Что всё? – переспросил я.

- А вот.

Дядя Саша ещё раз сунул руку в водосточную трубу и вытянул из неё целлофановый пакет, в котором оказалась копченая селедка и черный хлеб.

Дальнейшее продвижение к дому дяди Саши было сопряжено с демонстрацией ещё более виртуозных фокусов. Дошло до того, что в одном из скверов он достал из дупла пожилого дерева полную бутылку перцовки. Потом в одном из подъездов, в углублении между дверным косяком и стеной обнаружил заначку в тысячу рублей, пакет со сменной обувью и удилище. Я уже стал подозревать, что в следующем тайнике, чего доброго, может оказаться голая женщина, так как дядя Саша с большим энтузиазмом стал рассуждать о любовных похождениях.

Надо признаться честно, Москва в тот вечер произвела на меня гнетущее впечатление. Меня буквально тошнило от Москвы. Она была холмистой и пересеченной местностью, где все дороги почему-то ведут в гору, и ни одной – с горы. Передвижение по такой непривычной Москве было сопряжено с большими трудностями. А присутствие мавзолея Ленина и Кремля в этих каменных джунглях вообще могло показаться кощунственным.

Подходя к двери своей квартиры, дядя Саша на всякий случай предупредил:

- У меня жена хотя и кобра, но не кусается. Только шипит. Так что ты внимания не обращай. Вот такие пироги.

Я и не обратил. Просто не смог сосредоточится, чтобы обрести это самое внимание. Видел только образ его жены, причем временами весьма расплывчато, как на картинах позднего Эдгара Дега. Скорее всего так проявила себя перцовка, а может быть бутылка «каберне», которую дядя Саша нашел у себя в кармане в самый последний момент. Каким образом она так долго оставалась там незамеченной, для меня и по сей день остается загадкой. А может быть, это был очередной фокус дяди Саши.

В день своего приезда к нам дядя Саша обычно спрашивает у нас, нет ли для него какой-нибудь срочной работы, и хотя работа такая у нас всегда имеется, мы великодушно отвечаем, что к нам он приехал не работать, а отдыхать. Вот пусть и отдыхает. Зачем суетиться... Потом, как бы вскользь, сетуем, что заборы вокруг сада совсем обветшали, и нижнее бревно в бане надо бы заменить. Дядя Саша слушает нас, с пониманием кивает головой, обещает заняться этой работой завтра же, а сам на следующее утро начинает делать запоры к многочисленным дверям. И так продолжается до конца месяца, пока не кончается его отпуск. Обычно он заменяет старые деревянные вертушки на новые, иногда вместо одного вертушка прибивает два для прочности, и при этом почему-то уверяет нас, что в Москве полно жуликов. Там без хорошего запора не обойтись.

- Везде в России народ жуликоватый пошел. Совести у людей не стало. Ни в Бога не верят, ни в коммунизм. От этого и вино стало дорогое. Вот такие пироги.

Каждый вечер дядя Саша ходит на рыбалку. Перед рыбалкой он долго копает червей за колхозной полуразрушенной фермой и разговаривает с редкими прохожими. С этими разговорами и прозвище себе заработал. Как-то остановил незнакомых парней и давай загибать им хитрые московские анекдоты. Парни конечно уши развесили, стоят, слушают, смеются во всё горло, а он между делом достал из земли огромного красного червяка – сунул его в рот, изжевал и проглотил. Ну конечно, на самом деле дядя Саша червяка не ел, а спрятал его в рукаве просторной куртки, но парни от этой его выходки долго были в ударе. «Во, дает, барыга»! И пошло-поехало: «Дядя Саша, который червяка съел». Сейчас дядю Сашу никто иначе и не называет, а если видят на улице - то непременно здороваются. Как же не здороваться, если это тот самый дядя, который червяка съел. Никто толком не знает дядю Сашу и не думает о нем всерьез, зато про червяка, которого он съел, знают все.

После рыбалки и короткого ужина дядя Саша обычно рассуждает о судьбе русского народа. Мы всей семьей выходим на веранду, чтобы его послушать. Иногда к нам присоединяются и наши соседи. Приходит Никифор Воскобойников со своей упитанной женой. Даша Кузовлева – пенсионерка из соседнего дома, Антон Гаврилович - потомственный рыбак.

Излагая свои мысли, дядя Саша стоит перед нами в черных вельветовых штанах и серой майке. Его худые руки скрещены на груди. Он слегка пьян, красен и возбужден, а мы слушаем его, сидя на старом диване и отдыхам душей.

- Русский народ жилистый по своей натуре, - начинает дядя Саша издалека, - сколько на него не нагрузи - он любую ношу потащит. Русскому человеку ничего не надо, только кусок хлеба, да тряпку какую-нибудь срам прикрыть - вот и всё. Ни будущего ему не надо, ни прошлого. Он только настоящим живет. Да и о каком будущем может идти речь, если каждый человек в России рождается всё начинать сначала. Дед жил, работал, но ничего после себя не оставил, отец жил, работал - и тоже ничего не оставил, а внук может решить, что работать вообще не нужно, всё равно после себя ничего не оставишь. Вот такие пироги.

- Все так живут,- вмешалась вдруг моя жена.

- Ха-ха, все! Нет, милая моя, не все. Да у нас в Москве многие живут совершенно другой жизнью. Такой жизнью, которую вы здесь даже представить себе не можете...

- А что там особенного?- не понимает дядю Сашу Никифор Воскобойников.

- Вы, что думаете, что так умные люди живут, как все вы? В пять часов встают и в десять лежатся, да всё это время в работе, в поту, в заботах о хлебе насущном? Черта с два! На вашей-то шее знаете, сколько народу сидит, милые мои! Как раньше сидели - так и теперь сидят. Им ваши заботы кажутся дикостью, они бы в вашей шкуре дня не выдержали. Сбежали бы отсюда к чертовой бабушке.

- Кто они-то? - недоуменно спросила пенсионерка Даша.

- Да артисты разные, журналисты, писатели, депутаты и прочая шушера. Все московские бездельники. Я ведь вижу, как они работают. И какой от их работы прок. Хотя они считают себя элитой.

- Эта элита, небось, тоже жарит картошку на постном масле, - вмешался в разговор мой рассудительный сосед.

- Ну, не скажи, - перебил его дядя Саша, который съел червяка. - У них к жизни другой подход, мерки другие, черт возьми! Вот у тебя какая цель в жизни? Денег скопить, дом построить, пчел развести. А для них это дело десятое, пустое. Дом у них государственный, деньги идут соответственно чину, главное - карьеру делай не забывай. А в этом деле у нас давно мафия сложилась. Попал в компанию - они тебя вытащат, - не попал – утопят, сколько не греби.

- Ну, уж это ты перегнул палку, - снова вмешался Никифор, который всегда слушает дядю Сашу с некоторой долей скептицизма. – Мафия - это в Италии или Америке, а у нас мафии нет. Мы, брат ты мой, это понимаем не хуже тебя, мы не безграмотные.

- Мафии нет? – удивился дядя Саша. – Ну, вы даете! Да она у нас всюду. У нас же всё сейчас держится на взятках, всё по договоренности. У нас можно всю жизнь чего-то добиваться, нервы портить, работать как вол, а можно договориться с умным дядей, который всё устроит. И всё будет чики-брики.

После этих слов Никифор Воскобойников делает голову набок и чешет за ухом, видимо чувствует, что дядя Саша в чем-то прав, но признать его правоту не хочет. Его большое коричневое лицо приобретает суровое выражение, а маленькие тёмные глазки начинают быстро бегать.

- Ну, может ты и прав, может и прав... в чем-то, - лениво произносит он и для чего-то расстегивает свой старый серый пиджак в полоску. - Только всё равно социализм капитализма лучше...

Я слушаю дядю Сашу и думаю о том, что у каждого человека на земле свое счастье и своя трагедия. Счастье жизни и трагедия понимания нелепостей этой жизни. Особенно заметно это на Руси. До тридцати лет человек в России живет своей жизнью, но не в своей шкуре, а потом вдруг понимает, что это не его жизнь. Всё в этой жизни

не по нему, всё, не так, как нужно. И начинает терзать его недовольство, он грезит по чему-то новому, старается стащить с себя старую шкуру, но стащив - вдруг оказывается голым, убогим и вовсе несчастным. Нет для него ничего нового в этом мире - один он в бескрайной степи. После этого возвращается он к людям и просит, чтобы одарили его новой шкурой, новым унижением. И, получив эту новую шкуру, живет в ней до последнего своего часа, живет тихо и незаметно, безропотно, ожидая свободы хотя бы для души. И когда выпадает ему редкое счастье петь во всё горло - то кричит он так мощно да жалостливо, что плакать хочется и бежать в темную даль, где дрожат и колышутся над землей безучастные звезды. И что же она такая непонятная, эта самая русская душа. Или столько в этой душе накопилось, что не высказать, не превозмочь.

- Не умеем мы жить так, чтобы чики-брики, - продолжил между тем дядя Саша, который съел червяка, - не умеем. Если у нас одно дело в гору идет - то другое непременно валится. Если одно строят - то другое - ломают. Иначе мы не можем, не приучены, а надо бы уже научиться... Если мы народ грамоте обучаем - церкви начинаем крушить. Промышленность развиваем – сельское хозяйство губим. Технику покупаем - лес предаем. И так без конца...

Я смотрю за окно, там колышется под легким южным ветром густой и мягкий малинник. Когда ветер усиливается, он нагибает тонкие побеги и я вижу серебряную изнанку узорчатых листьев. Как будто чья-то невидимая рука нежно поглаживает их. Легкий вечерний свет уже струится по кронам яблонь. Темно-зеленая смородина осыпана черными точками ягод, кусты смородины расположены так часто, что сливаются в две тёмные линии, уходящие к горизонту. Раскидистая черемуха нависла над погребом, и лениво раскачивает темными ветвями, как будто хочет кого-то напугать.

Я смотрю за окно, и мне вдруг делается тоскливо - тоскливо, как в темной осенней ночи, когда воет где-то в конце улицы страшная собака местного ветеринара. И я не знаю от чего мне так тоскливо. От слов дяди Саши, или от воя этой собаки. Мне хочется встать и уйти с веранды в сад, пройти вдоль кустов смородины к реке и забыться там над вечным простором. Река как магия, она зовет к себе. Манит. Река отражает небо и звезды, она струится в тихом вечернем великолепии и успокаивает, расслабляет.

Однажды дядя Саша вернулся с рыбалки с прекрасным уловом. В то уро ему явно сопутствовала удача. Он принес сома на восемь килограммов и двух широких как лопаты лещей. Не без гордости кинул всё это на кухонный стол и стал ждать комплиментов. От моей жены они последовали незамедлительно, меня же немного смутило то обстоятельство, что дядя Саша не стал рассказывать, как и где он всё это поймал. Зато жена уловом дяди Саши была очень довольна. Она сварила прекрасную уху, нажарила целую сковороду лещей и уже собралась позвать на обед соседей, когда дядя Саша пространно намекнул, что делать этого не нужно.

- Почему? – удивилась она.

- Это желание рыбака. Я вас хочу угостить, а не соседей.

После этого я вспомнил про мобильный телефон, который однажды ни с того ни сего подарил мне дядя Саша. Я по инерции спросил у него, откуда у него этот телефон. Раньше я его не видел. Дядя Саша ответил, что нашел его на пляже. Я принял этот подарок, но про себя подумал, что в возрасте дяди Саши делать такие находки как-то неловко, как-то рискованно.

Уху мы ели на веранде. Запах от ухи был божественный. Сомятина оказалась на удивление жирной и вкусной. И всё было бы великолепно, если бы в конце вечера к нам на веранду не ворвался Коля Волгарь – потомственный рыбак и с порога не закричал:

- Откуда рыба?

- А что случилось? – испугалась моя жена.

- У меня садок срезали. Поймаю – убью, - пояснил Коля Волгарь.

- Это… дядя Саша наловил, - неуверенно пролепетал я.

- Я нарыбачил сегодня утром, - подтвердил невозмутимый дядя Саша.

- Сомятина есть? – снова спросил Коля Волгарь.

- Нет, - нашелся дядя Саша, - только налимы. Но крупные.

- А-а-а, да налимы… крупные только, - бледнея, пояснила жена.

- Всё равно, поймаю – убью, - пообещал Коля Волгарь, уходя.

И по тому, как он хлопнул дверью, мы поняли, что он обо всем догадался. И это было не смешно. Такого позора мы никак не ожидали.

Больше дядя Саша к нам не приезжал, хотя мы его и не приглашали, если честно.