Пару месяцев назад трудно было представить, что основательно подсевшую на прозу Молодость пробьёт на стихи. Причём, не из разряда «ля-ля тополя», а крепкие, умные, метафоричные, современные по форме и содержанию. Хотя удивляться не пристало: подобных немало звучало на поэтической секции осеннего семинара «Зелёная улица». И не случайно именно один из семинаристов, участник Молодости Константин Шулятьев созрел раньше других поэтически настроенных одноклубников и предоставил на обсуждение в январе сложившуюся уже после «Зелёной улицы» подборку стихов. Поддержать его пришли не часто бывавшие на занятиях литклуба Елена Островская-Стародубова и Екатерина Трефилова. Пришли и остались, привнеся в это и последующие обсуждения довольно высокий уровень поэтического видения, профессионального восприятия, аргументированного и доброжелательного суждения. Да ещё и собственным творчеством многое подтвердили. А это, согласитесь, большая редкость: у нас или поэт не критик, или критик не поэт. Но здесь словно звёзды сошлись, настолько всеобъемлюще проявился дар слова в том, что писали и говорили этой зимой Константин Шулятьев и Евгений Павлов, Елена Островская-Стародубова и Екатерина Трефилова. Последняя, кстати, ещё и лидерскими качествами порадовала, настолько убедительно приглашая на выставку работ прозаика и художника Александра Дёмышева, что и ваш покорный слуга едва не поверил, что скромно расположившийся на последнем ряду малой Пушкинской гостиной наш одноклубник Александр Дёмышев ещё и художник неплохой. Слава Богу, вовремя вспомнили, что это разные Дёмышевы, наш-то Александр Владимирович, а тот, наоборот, Александр Анатольевич…

Словом, была своя логика в том, что 17 февраля 2017 года продолжению зимней поэтической сказки в Молодости послужила именно рукопись Екатерины Трефиловой. Уже первое стихотворение, незатейливо озаглавленное автором «Тссс…», возымело такое завораживающее действие, что аудитория хранила безмолвие не только когда Екатерина и Снейк негромко выясняли, почему «молчание – начало всех начал», «одиночество – колыбель человечества», а «модель человека – китайский болванчик», но и когда собеседники дружно смолкали, подыскивая новые аргументы для продолжения диалога. А что делать, если рефрен:

Настал момент: турист в лесу молчал,
Молчал учитель в школе с миной кислой.
Молчал школяр, не зная, где Иран,
Молчал компьютер, завершив задачу.

к молчанию и обязывает, позволяя лишь ближе к финалу, где звучит:

И в этот миг, лишенный суеты,
Из сора родилось стихотворенье,

подать голос, чтобы негромко поинтересоваться: «А сор-то здесь при чём?». Понятно, что ахматовское:

Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,

имеют место здесь присутствовать, как и строчка «Молчание – начало всех начал» из песни Андрея Макаревича «Пока горит свеча». Но работа-то какая проделана! Я и к «Большой элегии Джону Донну» Иосифа Бродского возвращался, и биографию самого Джона Донна, будто сотканного из противоречий поэта и богослова ХVII века, подарившего в качестве эпиграфа к роману Эрнста Хемингуэя «По ком звонит колокол» свои развернутые размышления «Нет Человека, который был бы как Остров, сам по себе…», проштудировал, дабы понять, что элегическое

Джон Донн уснул, уснуло всё вокруг
Уснули стены, пол, постель, картины,
уснули стол, ковры, засовы, крюк,
весь гардероб, буфет, свеча, гардины,

если и имеет какое-то отношение к рефрену с молчанием в стихотворении Екатерины Трефиловой, то о-чень косвенное и о-чень отдалённое. Впрочем, столь же косвенно и отдаленно, это «Тссс…» вызывает в памяти завершающую строфу из стихотворения Владимира Соколова:

Что такое поэзия? Что вы!
Разве можно о том говорить.
Это – палец к губам. И ни слова.
Ни маячить, не льстить, не сорить.

«Но ведь вызывало же!», – скажете вы! Не стану спорить. Но не откажу себе в удовольствии лишний раз напомнить, поэзия – пространство свободное, где всё поверх барьеров. И можно написать, не побывав в Рио-де-Жанейро:

Рио-Рио – как пение птицы,
Де-Жанейро – как солнца жар.
У воды расплескалась столица,
Те, кто не был здесь – мне вас жаль!

И в «Па-де-де» вписать гармонию двух тел в отсутствии покоя, струящийся поток взаимных напряжений, единство и борьбу, пружинистую стать, переплетенье тел, чтобы и танец читался сказочно красиво, и любовь проявлялась во всей противоречивости страсти и ударной строки:

Единый па-де-де на разных берегах…

Потом, правда, будут пенять на многочисленные «как», упрекать за неубедительные концовки. Но читатель с Екатериной Трефиловой точно не соскучится. Потому что это безумно интересно – от фазы рассветной до фазы закатной наблюдать за бесстрашной способностью ставить перед собой новые и новые творческие задачи и с кажущейся легкостью решать их. То, что поэзию Екатерины Трефиловой называли высокой, меня не удивляло. Сравнение стихов с жемчужинками, которые легко перекатываются в ладони, тоже принималось. Но вот низочку собрать, подборку выстроить, а потом и книгу – это посерьезнее Фауста Гёте. Так ведь и цель – позначительнее, чем просто держаться на ногах. «Пламя любви сгорело дотла, но счастлив ли тот, чей покой не нарушен?», – читается в завершающем рукопись акростихе с ясно выраженной вопросительной интонацией. Но и утвердительная, если не проступает, то вполне ожидается…

Николай Пересторонин.