Месяц Молодость не собиралась. Всё-таки не на необитаемом острове живём: праздничные дни в стране никто не отменял, санитарные в Пушкинской библиотеке – тоже. Вот народ и расслабился, отдыхаючи. А потом вдруг обнаружилось: мама дорогая, сколько ж дел накопилось – ну никак в пятницу 16 марта на Молодость не вырваться! А Крупин Владимир Николаевич с братом Михаилом Николаевичем (оба ведь писатели, хотя брат Михаил ещё и профессор), вырвались, сразу после окончания заседания клуба «Вятчане» из Герценки в Пушкинку прибыли, пусть и к шапочному разбору. И Ольга Антакова, несколько припоздившись, пришла, чуть не на ходу дочитывая рукопись соратницы по перу…

Как бы там ни было, начали мы разговор о трудах Елены Смеховой - Шабуниной всемером, время от времени забывая, что краткость – сестра таланта. А Елена не забыла, предложив для обсуждения четыре ёмких рассказа да четыре странички стихов, тоже не длинных. И вместила короткая форма прозы не только одноразовые стаканчики бытия, кулечки со смыслом жизни цене немалой, не только тонкий шёлк золотистно-пудровых нарядов воплощённой юности королев, лабиринт зеркальных отражений, падение неоперившихся лучей и трезвон хрустальных колокольчиков. Но и подспудные раздумья о продлении жизни или прерывании её проступают в диалогах за чашкой кофе в вечно работающей пекарне по выпечке всегда свежих бисквитов. Потому что «они уходят, а мы остаемся» - это о чём-то большем, чем просто круговорот людей и эпох в одном отдельном здании, где купчиха жила, а потом детский сад открыли.

И в стихах читается не уловимое, не сказанное: «Я то, что вечно меж слов и строчек», а в самом деле неуловимое, несказанное, сокрытое до времени. А времени дождаться, дочитаться, дослушаться, обратившись в слух, почему-то и не хватает. У Ахматовой было время читать «Уллиса» Джойса по пять часов в день и шесть раз перечитывать, чтобы понять, насколько изумительна эта книга. А нам что-то мешает отрешиться от собственных мыслей, стереотипов восприятия, когда мы читаем «визир», полагая, что тут мягкого знака не хватает. Или в разгар обсуждения «интересных мыслей о смысле жизни», вспоминаем о мистическом в трудовых буднях конкретного труженика, а не отвлеченного лирического героя. И не опускаем глаза к рукописи, чтобы перечесть:

Пускай никто здесь не узнает
О том, что знаем я и ты:
От обсуждения вечно тают
Хрустальной вечности черты,

чтобы подумать: «А не о нас ли? Не о том ли, что, обсуждая, нет-нет да и оговариваемся: «А я бы так написал…» или «А я бы эта подобную тему никогда не взялся»? У автора же всё своё – мысли, чувства, средства их выражения. И атлант, державший небо – у него свой. Вот только узнаешь ты об этом, уже прочитав в рукописи у Елены:

Атланты держали небо,
И плечи у них болели,
И спины у них потели,
И руки у них уставали…
Не спали и есть не ели
И жизни другой не знали.

И вспомнив из Александра Городницкого, одного из столпов бардовской песни 60-х:

Когда на сердце тяжесть
И холодно в груди,
К ступенькам Эрмитажа
Ты в сумерках приди.
Где, без питья и хлеба,
Забытые в веках,
Атланты держат небо
На каменных плечах.
Держать его махину
Не мёд со стороны.
Напряжены их спины,
Колени сведены.
Их тяжкая работа
Важней иных работ.
Из них ослабни кто-то -
И небо упадёт.

За точность цитаты не ручаюсь - давно эту песню не слышал. А Елене Смеховой- Шабуниной и вовсе не доводилось, как выяснилось. Но оттого, что своего атланта («Стихотворение посвящено отцу», – заметила Елена в ходе обсуждения) она знала куда лучше, чем творчество бардов эпохи хрущевской оттепели, у неё всё по-своему и сложилось:

Атланты держали небо,
Под небом ходили люди:
Атланты людей не судили,
Атланты судить не умели.
Они не гордились ,что держат
Такое большое небо,
А будь это что другое,
Они б это тоже держали.

Вполне возможно, непоэтические «это», «что», «будь», «они б» и мешают восприятию основной мысли о поколении людей, которые многое вынесли, выдержали, удержали. Вполне возможно, не хватает и того, чтобы всё сказанное в ответном слове Еленой было «прописано» в её стихах, прозе более явственно, зримо. Но, повторюсь, у автора свои задачи и условия их решения. А посему там, где мы ставим «троечку», вполне возможна и «пятерочка» себе, любимой. Правда, нужно быть готовой и к тому, что внутренняя оценка сплошь и рядом с внешний не совпадает. И что, не слушать никого? Или после каждого замечания приниматься всё и вся исправлять? Нет, нет и ещё раз нет! Крайности вредны во всём, в литературе особенно. А самооценка взвешенная, выверенная, объективная - важна. Но где её ещё оттачивать, выверять, как не в общении? В том числе и со спонтанно явившимся Крупиными. Завершая занятие, уверен был, что забросают их вопросами. Ан нет, заторопились люди к выходу…

Николай Пересторонин.