В пятницу 15 декабря «Молодость» встречалась с Ольгой Журавлёвой и обсуждала рукопись Юлии Булатовой «Волчий вой».

«Наконец-то!», – воскликнула Ольга Журавлёва, когда один из участников обсуждения рукописи Юлии Булатовой «Волчий вой» после долгого монолога о логике сюжета, искусственности конфликта и не экранизированной второй части «Этюда в багровых тонах» Конан-Дойля, заметил: «А теперь о языке…» И заговорил о том, что живого, великого русского языка ему не хватило при чтении этого объемного ( более тридцати страниц!) повествования, написанного в жанре фэнтези гладко, без видимых ошибок и опечаток, в меру образно, зримо, выпукло, но словно в стиле переводной литературы. «Наконец-то, – повторила Ольга Владиславовна, - а то я всё жду, когда хоть кто-нибудь с языка начнёт».

Руководившая клубом «Молодость» в 2007–2009 годах русская поэтесса, член Союза писателей России Ольга Владиславовна Журавлёва, живущая с некоторых пор в Казани, и сама свою встречу с нынешней «Молодостью» начала с разговора о писателях, как носителях русского языка, которые рождаются с большим словарным запасом и видят свою миссию в том, чтобы язык этот, бережно сохраняясь, развивался, обогащался. И, читая свои стихи и прозу, вспоминая, как, впервые облекая в драматургическую форму историю любви персидского поэта и философа Омара Хайяма, услышала от мужа, писателя и драматурга Льва Кожевникова: «Если заплАчу, читая, значит, удалась пьеса» и тихо гордилась собой, увидев блеснувшую скупую мужскую слезу, снова и снова говорила притихшей «Молодости»: «Вы носители русского языка, не забывайте об этом!». А потом, оставшись на обсуждение рассказа Юлии, терпеливо ждала, когда же бравшие слово вспомнят не только о шероховатостях, вроде «он в десять лет из дома сбежал, а ему всё восемнадцать», выясняя, стоит ли что за англоязычными именами и за тем, что среди охотников за оборотнем оказались женщина и подросток; скажут не только о том, что легко исправить (поставить две точки над «е» там, где нужна «ё» и т.д.), но в первую очередь о том, без чего что-либо написать трудно – о стиле, словарном запасе, литературном языке.

«Словами можно описать всё», – говорила она, настаивая: «Пишите, как хотите, но действие должно быть». И, советуя: «Начали писать рассказ – пишите рассказ», предостерегала от профессиональной распущенности, которая неизменно следует за нарушением жанровых границ. В этом смысле у каждого свой ограничитель. Ольга признавалась, что, ставя задачу написать рассказ, берёт из пачки 3–4 листа бумаги, не больше. И стихи пишет на листочке, на котором больше 8–12 строк не уместится. У меня, не блиставшего стихотворной техникой, всегда перед глазами был пример Алексея Решетова, который славился ёмкими лирическими четверостишиями и восьмистишиями. Да и Ольга хорошо знает творчество этого поэта, настолько хорошо, что всегда поправляет моё прочтение:

Любимая, стой, не клянись, всё равно,
Кому-то из нас надоест постоянство,
Но ты меня бросишь, как камень на дно,
А я тебя брошу, как птицу в пространство,

на решетовское:

Любимая, стой, не клянись, всё равно,
Кому-то из нас надоест постоянство,
Но я тебя брошу, как птицу в пространство,
А ты меня бросишь, как камень на дно.

Сколько помню её, она всегда любила авторское чтение, приглашая для участия в своих передачах на Кировском телевидении «Вечерний альбом» и «Лирикс» самих поэтов, а не актеров или чтецов-декламаторов. Потому что считала: никто лучше стихотворца интонацию его творений не передаст. А интонация важна, ох, как важна, тут мы с ней не расходились во мнении. А потом почти в унисон говорили о необходимости жить литературной жизнью во всех её проявлениях. Потому что писателя делает среда, встречи, общение…

Хотя и из компьютера можно узнать, что «Русского Буккера» в этом году получила дебютантка Александра Николаенко за роман «Убить Бобрыкина», язык которого – яркий, живой, осязаемый – только ленивый не отмечал. Там занесенный снегом мир не кончался, и Бобрыкин ненавистный будто не замечал, что жена его Татьяна пишет удивительные письма однокласснику, напоминая опять и опять время и место, где весна пахнет дождём, а осень мёдом, где от запястий тонких, от колен взлетела юбка цвета акварели и били больно, внутри, где Шишин прятал всякие печали, лаковые каблучки. И мячик с помятым боком лежал у горки, а теперь пустое снится, милый, пустое…

Далёк от мысли сравнивать не сравнимое. Но Юлино «Мортимер обернулся и взглянул на обычно молчаливого, немногословного и довольно-таки отрешенного от людских страстей товарища», как и «Гектор заливисто рассмеялся», да и

- Ты назвал меня, лжецом, мальчишка?!

- Угомонитесь, засранцы!,

- Располагайтесь, друзья,

больше цитаты из блокбастеров напоминают, чем авторскую речь. И тут уже о других носителях говорить приходиться, и языке другом, который на дисках и флешках лучше сохраняется, чем на страницах отпечатанных в типографии книг…

А, завершая эти заметки о пятничном занятии «Молодости» в Малой Пушкинской гостиной библиотеки имени А.С. Пушкина, ещё раз признаюсь: давно хотел, чтобы приходившие на «Молодость» профессиональные писатели не ограничивались рамками творческой встречи, но принимали участие и в обсуждении представленных на суд литературного клуба произведений. Рад, что именно Ольга Журавлёва оказалась той самой первой ласточкой, которая делает весну…

Николай Пересторонин.