Молодость, 2 февраля 2018 года. «Байки без толку» Екатерины Трефиловой, её же «Не байки» и «Рассказы». Три цикла и три авторских вопроса к ним: «1) Какая из них частей показалась вам наиболее интересной? 2) Нуждается ли хоть один из циклов в продолжении, появилось ли желание читать дальше?3) Что со всем этим делать? На что это похоже, нужно, не нужно, потратили вы время или что-то приобрели».
Как вы уже заметили, вопросов, несмотря на нумерацию, оказалось больше – кажется, семь. А баек насчиталось шесть – о потерях и пне, про то, как слово «камзол» появилось, про время или не время, совесть потерянную и Семи – она – семидума. Не баек –скорей всего четыре, если причислять к таковым историю возникновения города N, а не считать её только предисловием к таким событиям, как исчезновение столба, эпидемия щедрости и устройство на работу в частный отель очень ответственной девушки. А рассказов точно три – «Идеальная работа», «История одного стихотворения» и «Промежуточное звено»...
Не правда ли, схему обратного отсчёта немножко напоминает: семь, шесть, четыре, три…
Правда, для полноты картины не достает: пять, два, один. Но в таком случае, пробелы восполняет повествование про Семи – она – семидума, где и Семидолье с Семивражьем и Семиречьем имеются, и Шестиграфство есть, и без Пятистопья, Четыра, Тройа с Двуствольем не обходится, да и один город за рекой упоминается. Это вам не быроклод, у какового счёта нет, спит он раз сто лет, а повторно не ложится, поскольку «уснёшь и потеряешь, чего не имел». А посему лучше под ноги не смотреть, в сторонке держаться от всех этих «закорючило да заиндивело», пока не вспомнились из «Бурного потока» душелюба и душеведа Евгения Сазонова «Выпь завздыпопилась» и «Пуски бятые не дудонятся» из пародии на этот роман века из «Литературной газеты» середины семидесятых…
Читается-то легко. Особенно если про быроклода и душку- скорпиона по имени Кам, не перечитывать, доверяясь ремарке: «А, может, это и неправда» и, памятуя о некоторой размытости авторской позиции в самооценке этих творений: «Был ли в том, какой смысл, не о том речь», «Бывает и так, и эдак», «Вроде бы и ни к чему, а обидно». С байкой «Про пень» иначе, в ней подтекст куда более ярко выражен и никакие оговорки его не отменят. С пнём ведь что случилось: душой в небесах пребывая, он в родную землю врастал настолько, что захирел и сам на себя не похож стал. Попенял ему на это пробегавший мимо заяц, да и выход подсказал. Мол, из себя выходить надо, а потом уже и летать, коль с душой нет слада. Так пень и рад стараться, выходом из себя раз по несколько заниматься. А на выходе что? Годовые кольца в молодой узор сложились, по бокам поросль закудрявилась, зацвела. Волк увидел – и давай стыдить. «Ты в себя-то приди!» – говорит, – Где это видано, чтобы пни из себя выходили, да корни свои предавали?» И снова да ладом сиди – думай. А назад дороги уже нет, пока сиднем сидел, пока из себя выходил, забыл, как к себе возвращаться. Медведь только и выручил, запнувшись взглядом о его тополинность, что пробилась, когда всю маяту своей мечты о парящей душе пень в дело пустил, о корнях не забывая и ростки пестуя.
И получается, что выход из себя – это рост. А советы со стороны только для того и нужны, чтобы понять самому про себя и свой путь в жизни ли, в творчестве. И в этом смысле байка «Про пень» более глобальна, чем «История одного стихотворения», спрятанная в «Рассказы». Но и там, в «Истории», крик подпоясанного золотой веревкой гостя: «Расскажи мне, расскажи, а не просто перебирай словосочетания!», дорого стоит. И надо бы это принимать за главное, а не задаваться вопросом: «То, что мы, сейчас… Это гениально?» И тогда не придётся объяснять, почему нет-нет да говорили на том пятничном обсуждении в Пушкинской библиотеке о вторичности, схематичности, шаблонности, стереотипности и даже нежизненности некоторых сюжетов, образов, состояний.
Всё есть у человека: талант, стиль, эрудиция, творческий багаж и опыт пережитого. Но то «Затоваренная бочкотара» мелькнёт, то родным фольклором повеет, словно от начитанности чистописание сие происходит, а нет от жизненных коллизий. Давным-давно сказано и многократно повторено (как правило, в шутку), что к мужчине приходит Муза, а к женщине Музык. Новые слова придумывались испокон веку. Искусство для искусства с давних времён поднималось на щит. Но как эти щиты звенели! Как сверкали неологизмы! Как байки переливались всё новыми и новыми оттенками, не повторяясь ни в чём и не провоцируя на чьё-то: «Перекаламбуристость» или «Рассказ упущенных возможностей»…
Мы довольно подробно говорили в пятницу, 2 февраля о прозе Екатерины Трефиловой. И даже двое не высказавшихся так красноречиво молчали, что вполне органично вписались в обсуждение. Да и в узком кругу мушкетеры Елена Островская (д, Артаньян), Евгений Павлов (Арамис), Константин Шульятьев (Портос) наверняка и покритиковали своего Атоса Екатерину Трефилову, и поддержали. А евангельскую притчу о талантах никто не напомнил? Или повода не было после прочтения рассказа «Промежуточное звено»? Да и Екатерина талант в землю не закапывает, по поверхности не скользит, глубоко в слова погружаясь, охватывая всю широту значений, как, скажем, в том же «понесла» из байки про Семи-она-семидума. А ощущение такое, как будто корабль в капле воды плавает, искусно маневрируя, но никуда не продвигаясь. Ну да, куда ж нам плыть, коль мир ещё не рождён, и никому нельзя в начале быть – ни курице, ни яйцу. А Грин как-то плавал, ходил в свои Зурбаганы и других приглашал. И Ремарк писал: «Делай, что хочешь – стой на голове, неси околесицу, пой под окном – не делай лишь одного: не будь с ней рассудочен». Конечно, это о женщине, которую иначе не покоришь. Но и о литературе. В которой всё рядом: избранность и призвание, служение и ремесло, «Расскажи мне, расскажи…» и «Суха теория, мой друг, но древо жизни вечно зеленеет». Просто слова должны жить, дышать, согревать, а не служить предметом для постоянного оттачивания….
Николай Пересторонин.
